Он снова начал плакать.
– Вера – вещь странная, – сказал Шустер. – Как сокол, который год за годом селится в одном месте, а потом вдруг улетает. Иногда на годы, но для того, чтобы вернуться окрепшим спустя время.
– Я не знаю, вернется ли она когда-нибудь ко мне.
– Вера вернется. Со временем. Пойдем со мной, сын мой. Мы тебя покормим, я найду тебе место для ночлега.
Пино подумал, отрицательно покачал головой и сказал:
– Я спущусь с вами, милорд кардинал, но я думаю, что оставлю храм с наступлением темноты и пойду домой к моей семье.
Шустер, помолчав, сказал:
– Как хочешь, сын мой. Благословляю тебя. Ступай с Богом.
2
С наступлением темноты Пино вышел из собора и добрался до дома родителей. В холле он тут же вспомнил канун Рождества, вспомнил, как Анна морочила часовых, чтобы пронести наверх рацию. Когда он ехал в лифте, на него нахлынули новые мучительные воспоминания: как они целовались, проезжая часовых на пятом этаже, как они…
Лифт остановился. Пино поплелся к двери, постучал.
Тетушка Грета открыла дверь с улыбкой:
– Ну наконец-то! Мы не садились ужинать – ждали тебя и Марио. Ты его видел?
Пино проглотил комок в горле и сказал:
– Он убит. Они все убиты.
Его тетушка осталась стоять, потрясенная, а он прошел мимо нее в квартиру. Дядя Альберт и отец Пино слышали его слова и поднялись с дивана ему навстречу.
– Как это – убит? – спросил Микеле.
– Человек, которому понравились его часы, назвал Марио фашистом и пристрелил в саду близ Порта Венеция, – глухо сказал Пино.
– Нет! – сказал его отец. – Этого не может быть!
– Я видел это своими глазами, папа.
Его отец рухнул как подкошенный на диван с криком:
– Боже мой, как я скажу его матери?
Пино смотрел на ковер, вспоминал, как они с Анной занимались здесь любовью. Лучший подарок на Рождество за всю жизнь. Он не слышал вопросов, которые дядя Альберт задавал ему один за другим. Ему хотелось упасть на ковер и завыть.
Тетя Грета погладила его по руке.
– Все образуется, Пино, – сказала она утешительным тоном. – Что бы ты ни видел, что бы ты ни выстрадал, все образуется.
Слезы наполнили глаза Пино, он отрицательно покачал головой:
– Нет, не образуется. Никогда.
– Бедный мальчик! – тихо воскликнула она. – Пожалуйста, садись, поешь. Расскажи нам все.
Пино дрожащим голосом сказал:
– Я не могу говорить об этом. Я больше не могу думать об этом. И я не хочу есть. Я хочу одного – уснуть.
Его трясло, будто на самом лютом морозе.
Микеле подошел к Пино, положил руку ему на плечо:
– Давай я провожу тебя в спальню. Утром тебе станет лучше.
Пино едва ли понимал, куда его ведет отец. Он сел на кровать, пребывая в ступоре.