То ли дело было в выпитом вине, то ли я слишком долго размышлял над этой историей, но Пино, эта добрая и отзывчивая душа, Пино, выживший, чтобы рассказать свою историю, в тот момент, казалось, приоткрыл мне дверь в давно ушедший мир, в котором все еще действовали призраки войны и мужества, демоны ненависти и бесчеловечности и где звучали арии веры и любви. Я сидел рядом с Пино, и, пока рассказывал ему то, о чем мне стало известно, у меня мурашки бежали по коже, и я снова думал о том, как мне повезло, какая для меня честь – дополнить его историю.
– Вы уверены во всем этом, мой друг? – спросил наконец Пино.
– Я был на могиле Лейерса. Разговаривал с его дочерью. Со священником, которому он исповедовался.
Наконец Пино недоуменно покачал головой, пожал плечами и воздел к небу руки:
– Mon général – он пребывал в тени, он так и остался до самого конца призраком моей оперы.
Потом он закинул назад голову и рассмеялся над нелепостью и несправедливостью жизни.
Помолчав несколько мгновений, Пино сказал:
– Знаете, мой друг, на будущий год мне исполнится девяносто, а жизнь не перестает меня удивлять. Мы никогда не знаем, что произойдет завтра, что мы увидим, какой важный человек появится в нашей жизни или какого важного человека мы потеряем. Жизнь – это изменения, постоянные изменения, если только нам не повезет и мы не найдем в жизни комедию, а перемены – это всегда драма, чтобы не сказать – трагедия. Но когда все позади, даже когда небеса становятся алыми и угрожающими, я все же верю: если удача сопутствует нам и мы остаемся живы, мы должны быть благодарны за чудо каждого мгновения, каждого дня, каким бы плохим он ни был. И мы должны верить в Господа, и во Вселенную, и в лучшее завтра, даже если эта вера не всегда оправданна.
– Таково представление Пино Леллы о долгой счастливой жизни? – спросил я.
Он рассмеялся и погрозил пальцем:
– Во всяком случае, о счастливой части долгой жизни. Песня, которая должна быть спета.
Потом Пино посмотрел на север, по другую сторону озера, на свои любимые Альпы, устремляющиеся в летнем воздухе ввысь, как невероятные соборы. Он сделал глоток кьянти. Его глаза затуманились, поднялись к небу, и мы долгое время сидели молча, а старик пребывал где-то очень, очень далеко.
Озерная вода плескалась о подпорную береговую стену. Пролетел белый пеликан. Где-то за нами прозвучал велосипедный звонок, и девушка в седле рассмеялась.
Когда Пино наконец снял очки, солнце уже садилось, окрашивая озеро в медно-золотистый цвет. Он отер слезы и снова надел очки. Потом посмотрел на меня, улыбнулся печальной, милой улыбкой и приложил ладонь к сердцу.