В ноябре 1993 года состоялись президентские выборы. Их выиграл Эмомали Рахмонов, фактически устранивший или распугавший всех серьезных конкурентов.
Официальное мирное соглашение было подписано только 27 июня 1997 года. К этому моменту война окончательно выродилась в вялые перестрелки банд на постапокалиптической пустоши.
«Когда в 1994 году наконец возобновилось регулярное жд сообщение с Россией, наконец хоть продукты в магазинах появились. До этого выживали практически на гуманитарке. Консервы в трехкилограммовой банке с логотипом юнеско, крупа, и хлеб, за которым надо было вставать в 4 утра. И стрельба, по ночам особенно», — рассказывал житель Таджикистана.[66]
Душанбе нынче — большая деревня. Вернее, кишлак. Все блага цивилизации, принесенные советской властью, успешно забыты. Водопровод раскурочен. Из основной трубы бьет фонтан. В квартирах некогда престижных девятиэтажек живут вчерашние кишлачники. Гремя ведрами, они спускаются с верхних этажей, чтобы набрать воду из импровизированного арыка. Деревья вырублены, асфальт плавится, а люди не могут прийти в себя от постоянных обмороков. Редкие оконные рамы смотрятся вызывающе — их еще в войну пустили на дрова. Электричество — бывает, но редко. Ставшие ненужными электроплиты используются для ставшей ненужной посуды. Ужинает народ из одного огромного котла. Кашеварят «из топора», кидая в раскаленное железное чрево, что Аллах послал.
Центр Душанбе, четыре часа дня. Стайки девчонок жмутся к серым домам. Им лет по 13, самое большое — 15. «Не хотите прогуляться?» — едва потупив взгляд, пристают они к прохожим. Два сомани (25 рублей) — и девочка ваша.
Гуля — из «падших», хоть не была на панели ни разу. «Испортили» ее хорошим образованием — питерский иняз, поэтому-то и не может она теперь с нормальным таджиком ужиться.
— Вернулся благоверный с работы, так ты с ним два часа не разговаривай. На стол накрой, ноги ему помой, любое желание предугадай. А он молчит как сыч. Что не так — в морду. И никакой помощи по дому от него не дождешься. Два года терпела, пока по любовницам не начал бегать. Забрала 7-месячного Додо и ушла… Русского хочу — они хоть душевные. Пусть совсем бедный, лишь бы увез меня отсюда.
Всюду «дурь». Куда ни глянь. На оживленном перекрестке к нашей машине подскакивает бойкий мальчишка. В руках болтаются небольшие весы. Он крутит ими перед лицом водителя. Блестит фольга, в салон густыми кудряшками заползает дым. Она, родимая. «Дурь». «Будешь брать — уступлю!» — торгуется пацан. За полдоллара он согласен нам еще столько же присыпать.