Подполковник группы «А» Владимир Келехсаев выступил перед депутатами и обрисовал ситуацию. Перед «Альфой» поставлена задача занять Белый дом, и отдельно велено вести огонь на поражение. Расстреливать безоружных офицеры не намерены, но приказ будет выполнен в любом случае, вне зависимости от участия «Альфы» в штурме. Поэтому единственный выход для защитников Белого дома — это капитуляция.
Альфовцы гарантировали капитулирующим жизнь и вывод за пределы опасной зоны. Подполковнику задали вопрос о гарантиях. Ответ «слово офицера» встретили истерическим смехом. Депутатов тут извиняет разве что общая нервозная обстановка. Келехсаев честно сообщил им, что альфовцы передадут сдавшихся властям в целости и сохранности, но их дальнейшую судьбу может определить только суд. Еще около двадцати минут офицеры разговаривали с Руцким тет-а-тет, и в конце концов около четырех часов пополудни дело решилось. Белый дом сдался. Альфовцы удалились.
Мучения на этом не кончились: Грачев для острастки уже после принятого решения о капитуляции распорядился сделать несколько выстрелов из танков. К счастью, на сей раз стрельба продолжалась недолго. В 16:50 «Альфа» вернулась с колонной автобусов. Начался вывоз людей. Особняком от всех держались баркашовцы: только часть членов РНЕ организованно покинула Белый дом. Эти люди быстро побросали оружие, сорвали с себя шевроны и смешались с основной массой защитников Белого дома. Другая группа еще раньше выбралась наружу через подземные коммуникации.
«Альфа» оказалась едва ли не единственной организованной силой, последовательно и успешно уменьшавшей масштаб кровопролития 3–4 октября. Офицеры спецназа оказались мудрее и выдержаннее, чем абсолютное большинство политиков. Даже дикая и нелепая гибель товарища не заставила офицеров контртеррористического подразделения дать волю эмоциям и начать стрельбу. Вероятнее всего, если бы не выдержка группы «А», жертв в тот день могло быть намного больше. По итогам противостояния погибшему альфовцу Геннадию Сергееву было присвоено звание Героя России. Живых награждать не стали.
Гораздо менее корректно, чем офицеры спецназа, вели себя части МВД. Люди, сдавшиеся им, оказались серьезно избиты. Один из задержанных вспоминал:
«Я отделался легко, все осталось при мне, не считая очков и треснувшего ребра. Собрали нас изрядно, повели. Только тронулись, как охранники наши принялись палить куда-то в темноту. Потом запихали всех в автобус, набили битком, внавал, — похуже 320-го маршрута прежнего времени, — кому ногу сломало, кому руку вывернуло. Смотрел за нами сержант с автоматом, обещая “успокоить” из него тех, кому неудобно. С большим трудом уговорили его выпустить — не из автобуса, из общей кучи — старика-ветерана. Везли нас на Полянку в отделение милиции. Одному омоновцу я почему-то показался подозрительным, видимо, за недостаточно почтительное отношение к его миссии. Объявил меня “боевиком”, которого надо “шлепнуть”. Но это был дежурный юмор, к розыгрышам типа “а этих — в расход” привыкнуть, наверное, трудно, но можно… В милиции охрана сменилась и больше не били. Долго держали у стены, несколько часов мы простояли, упершись в нее руками. Начались допросы — формальные, без напора со стороны допрашивающих (имя-фамилия…), но все же с угрозой “демократизатором”. Ночь провел в набитой до отказа КПЗ, утром сняли отпечатки пальцев, сфотографировали “на память”, и в середине дня 5 октября большую часть задержанных отпустили. Среди сидевших в КПЗ был один депутат ВС, был командир одного из отрядов, подраненный в ногу, но сумевший как-то это скрыть. В соседней КПЗ оказался гражданин Китая: видно, гребли всех подряд»