– Так, пора нам слезать, шановны паны, да и вам советую, в Киеве заметут вас гайдамаки, или белые, или красные. Бывайте! Парни, отваливаем с майдана!
Купе опустело. Семен довольно уселся на освободившееся место, засовывая в карман люгер.
– Едем до Киева, вашбродь?
– Едем.
Мартюшев подтвердил:
– Зима уж, по полям скитаться негоже, надо где-то переждать али уж по-цивильному ехать.
– Да, давайте в Киев, а там посмотрим, – кивнул прапорщик.
– Как ты, Семен, вора обыграл? Лучше верил, больше молился?
– Не, Василий Андреич, у них колода крапленая, я карты запомнил.
«Ну вот, нет ни веры, ни Бога, а только человек и его возможности да желание жить. Все просто. Только почему я проиграл?»
Штабс-капитан прикрыл глаза и задремал.
* * *
По приезде в училище бывший реалист Вася был направлен на медкомиссию, где первый раз испытал, что такое армия. Когда настал его черед, он зашел в зал с ослепительно-белыми стенами и людьми в ослепительно-белых халатах, сидящими за столами прямо напротив входа. Обстановка угнетающе подействовала на него, тем более, что до этого пришлось простоять часа три в коридоре в полутысячной очереди таких же полуголых парней.
– Ну-с, молодой человек, подойдите поближе, – строго сказал большой усатый человек в халате, накинутом на мундир, – имя, фамилия.
Вася сказал.
– Женаты?
– Нет, – испуганно произнес он.
– И правильно. Женатых в училище не берем. Нуте-с, повернитесь. Генрих Петрович, извольте осмотреть.
К Васе подошел другой белый халат с пышными бакенбардами и бесцеремонно начал ощупывать все члены, мял мышцы, копался в голове и еще более внимательно осмотрел все зубы.
Удовлетворенно кивнул.
– Так, теперь спустите штаны. Давайте, давайте.
Василий в нерешительности замер. Как это?
– Ну что вы встали, как истукан у древних славян? Снимайте!
Василий не шелохнулся. Это было выше его сил. Вывел из оцепенения громкий окрик офицера, сидевшего с краю стола:
– Снять штаны!
Руки поползли вниз, за ними последовала последняя деталь одежды.
– Так. Порядок. Повернитесь, наклонитесь.
Василий выполнил приказ, побелев от ужаса и стыда.
За спиной о чем-то пошептались, поговорили на непонятном языке, прошелестело в ушах: «Хорошо развит, патологий нет, годен».
– Годен! Чего замер? Встать, штаны надеть, вон! Следующий! – командный голос офицера буквально вытолкнул Василия за белую дверь.
«Годен». И это было только начало. За этим начались ежедневная муштра, издевательства и насилие. Не годен он был в офицеры. Не годен морально. Каждые три недели Василия одолевали мысли о том, чтобы прекратить все эти мучения и уйти. Останавливала сначала только мысль о Варе, потом – присяга, которую они дали вере, царю и Отечеству в октябре, после ухода на зимние квартиры в Лефортово. Точнее, даже не присяга, а слова ротного командира: