Вчера повез компанию бритоголовых хлопцев в деревню Чоботы.
— Где это? — спросил я.
— Ехай до Новопеределкина, там покажем, — приказал старший из хлопцев.
Название Чоботы мне понравилось, и я поехал.
— «Чобот» по-белорусски «сапог», — сказал я.
— Сам ты сапог! — обиделся один из тех, что сидели сзади.
— Ехай-ехай, — миролюбиво сказал старший, расположившийся на сиденье рядом со мной. — У нас в Чоботах народ смирный.
В Новопеределкине мы свернули направо и проехали около километра лесом.
— Вишь, какие наши места? — подмигнул мне старший. — А ты, дурочка, боялась.
Хлопцы заржали.
В деревне у крайнего дома мне велели остановиться. Все вышли, громко захлопнув за собой двери.
— Жди, — сказал старший. — Сейчас вынесем сколько надо.
Я понял, что денег мне не видать.
«Ну и ладно, — подумал я, разворачиваясь. — Хорошо, не придушили. Народ в Чоботах смирный…»
Я позвонил в Минск, в Союз писателей, и рассказал о печати Мулатова.
— Да пошли они со своей печатью! — услышал я в трубку. — У нас независимое государство, у которого свои печати. Ты лучше на съезд приезжай.
Я понял, что сидеть на двух стульях не имело смысла, и забрал из МСПС свои вещи, благо их там практически не было. Мулатов меня не удерживал. Консультанты оставались лишь по узбекской, казахской, таджикской и киргизской литературам, что называется, из ближайшего окружения Мулатова.
— Сколько ты там продержался? — спросил Коваль.
— Месяц, — сказал я.
— И то много, — кивнул он. — Я тоже заявление написал.
— Чем будешь заниматься?
— Книги писать. Теперь это единственное, что имеет смысл.
Но я его примеру следовать не стал. Наоборот, я считал, что в нынешние времена служба, пусть и низкооплачиваемая, гораздо перспективнее, чем написание книг, пусть и нужных народу.
— О чем пишешь? — на всякий случай поинтересовался я.
— О террористах.
Это была очень нужная книга. Но я Ковалю не завидовал. Не всем ведь становиться нобелевскими лауреатами. Невзирая на вид типичного москаля, я оставался белорусским писателем. А какие из нас нобелианты?
В Минске внешне все вроде оставалось по-старому, однако в умах тоже происходили изменения.
— Перехожу в католики, — сказал мне Алесь Гайворон.
Мы сидели в баре «Ромашка», потягивая «Казачок» — водку с апельсиновым соком.
За время, пока мы не виделись, Алесь погрузнел, превратившись в местечкового дядьку, у которого в жизни остался один интерес — практический.
— Почему не в униаты? — спросил я.
Лет пятнадцать назад мы с ним всерьез изучали проблемы униатства в Беларуси. Что было бы, если бы в Северо-Западном крае действительно возобладали последователи Иосафата Кунцевича, которого утопили в Западной Двине взбунтовавшиеся витебчане? Беларуси сегодня надо было выбираться на свой шлях, но никто не знал, как это сделать.