— Ты что, плавать не умеешь? — уставился на меня сержант.
— Не очень.
— Ни хрена себе! — почесал он затылок. — Кто еще не умеет, выйти из строя.
Полвзвода шагнули вперед.
— Н-да, — посмотрел по сторонам Коля. — Перетонете, где я вас ловить буду? Куда Ипуть впадает?
— В Сож, — сказал я.
— А Сож?
— В Днепр.
— Ну вот, аж в Киеве, — кивнул Коля. — Форсирование отменяется. Идем на склад за автоматами. Хоть стрелять научитесь.
Получив по автомату и рожку с холостыми патронами, мы разделились на два отряда. Один занял позицию на холме, мы засели на опушке леса.
И вот тут кто-то из противников влупил по нам длинной очередью из боевых патронов.
Откуда они у врага оказались, так и осталось тайной. Впрочем, наш склад с боеприпасами охранялся, как и в остальной армии, поэтому почти у каждого воспитанника в кармане можно было найти и патроны, и взрывпакеты, и даже штык-нож. Этот считался самой большой ценностью, но и был он только у Вовки Сороки, заместителя Коли.
Итак, пули, подобно шмелям, прожужжали над головой. Несколько сбитых веток упали на землю.
— Ложись! — закричал Коля и спрятался за сосну. — Узнаю, кто стрелял боевыми, убью!
Но и тот, кто стрелял, знал, что его убьют. Никто ни в чем не признался. На два дня нас отстранили от стрельб, но потом все вернулось на круги своя.
Кстати, в том же военно-спортивном лагере меня укусила какая-то водяная тварь. Мы купались в лесном озерце, берега которого были густо утыканы шишками рогоза. Я нырнул в мутную воду и вдруг почувствовал удар в запястье. Через полчаса на руку было уже страшно смотреть. Она посинела, распухла, в ушах стучало, как при сильной простуде. Мои товарищи подходили ко мне, смотрели на руку и почтительно качали головой. В том, что это настоящее ранение, сомнений ни у кого не было.
— Змея, — сказал Коля, осмотрев руку. — Или сколопендра. На выпей таблетку и ложись в кровать. Станет хуже, отвезем в санчасть.
— БТР сломался, — сказал Сорока.
— А я танк из части пригоню, — строго посмотрел на него Коля. — Главное, чтоб к утру не помер.
К утру я не помер, но рука еще несколько дней болела. Меня освободили от марш-броска на танках, о чем я сильно жалел. Из-за проклятой сколопендры я так и не покатался на танке.
«И как это мы в этом лагере выжили? — думал я, прислушиваясь к жужжанию пуль. — Поневоле согласишься, что все в Божьей воле».
Стреляли из Белого дома. А может, как раз по нему. Россия совершала очередной исторический кульбит, и меня никто не спрашивал, хочу я этого или нет.
— Да, придется идти на службу, — сказал я вслух.
Я шел по улице Воровского к Центральному дому литераторов. Куда еще податься безработному писателю в смутную годину?