— Вот это я понимаю! — сказал я.
Михаил Викторович засиял, как начищенный медный чайник. Истинный артист, он любил внешние эффекты.
Мы сели за стол. Как ни странно, финская водка, налитая в изящные рюмки, пилась хуже, чем из граненых стопок в столовой какого-то ПТУ. К трем часам у учащихся в нем уже заканчивался обед, и мы устраивались в уголке за фикусами. Обычно там подавали борщ и котлеты, и лучше закуски в России нет. И не будет.
В банке мы закусывали канапе и роллами, а также суши.
«Нет, долго здесь Михаил Викторович не протянет, — подумал я. — Формат не тот».
И оказался прав. Через полтора месяца мы снова обедали в столовой.
Но тем не менее свою задачу в банке Михаил Викторович выполнил. Просто так квартиры в элитных домах у нас не дают. А дом был элитный. Об этом говорили пандусы для подъезда, охраняемая подземная парковка, кирпичные стены здания. Это вам не панели, пусть и темно-синие.
На скоростном лифте мы поднялись на девятый этаж.
— Вот здесь у меня гостиная, — суетился Поронин, — это кабинет, там спальня. Сантехника итальянская. В зимний сад не хотите? Потом покажу.
Стол был накрыт на кухне, что тоже говорило о многом. В маленькой кухне цвет русской литературы не посадишь.
— Сколько, говорите, у вас метров? — спросил Просвирин.
Он сел в кресло и далеко вытянул длинные ноги.
— Сто пять! — гордо сказал Поронин.
— Маловата квартирка, — хмыкнул Петр Кузьмич.
Я удивленно посмотрел на него. Остряки среди крупных людей попадались мне редко. А Просвирин был крупный во всех смыслах: рост два метра, вес далеко за сто. При такой комплекции не до шуточек.
— А у вас сколько метров? — упавшим голосом спросил Поронин.
— Сто пятьдесят.
Из Поронина словно выпустили воздух. Стерлись веснушки с лица. Поблекла рыжина волос. Уменьшилось чрево. Он беспомощно посмотрел на меня.
— На двоих и ста пяти метров хватит, — сказал я.
Но Просвирин был безжалостен.
— Нас тоже двое, — сказал он.
Я проглотил смешок. Птичкин расхохотался. Вепсов сделал вид, что не знает русского языка.
— Может, уже пора за стол? — поднялся с кресла Просвирин.
В эту минуту он был похож на монумент.
«Везет же некоторым, — с завистью подумал я. — Мало того, что рост два метра, так еще и любимец миллионов. Герой труда опять же».
— А в войну служил в полиции, — сказал мне на ухо Вепсов.
— Как?! — опешил я.
— Обыкновенно, — пожал тот плечами. — Дали в руки винтовку, он и пошел в войну играть. Шестнадцать лет было пареньку.
— А когда наши пришли?
— Уехал на Дальний Восток. В деревне его не выдали, но слушок прошел.
— С русскими писателями не соскучишься, — покачал я головой.