– Вкусно! – сказал Андрей, приставляя рукой на место страшную свою разваленную челюсть. – Живьем она не такая вкусная была. Мясо потом отдавало, знаешь?
Ксюша повернула голову и увидела, что красная штука в кустах – это ручка пожарного топорика. Спокойно, будто обдумав заранее, она потянулась и взяла его. Ручка была гладкой, тяжелой, хорошо лежала в руке. Ксюша встала – ее шатало, но она успела подняться прежде, чем Андрей до нее добрался.
– Пффф, – презрительно сказал он опять. Губы его порвались и звуки выходили неотчетливо. – Тоже мне Чак Норрис… Толстая сдобная булочка с театральным реквизитиком… А ручки слабенькие… Ну поплачь, заечка, давай вместе поплачем, потом заедим чем-нибудь жирным, сладеньким…
Ксюша подумала, что надо бы тут сказать что-нибудь большое, значительное, например: «Получи, сволочь!» Но в голове было пусто, легко и свободно. Шея вот порванная очень болела и ушибленный копчик. Но можно было перетерпеть.
Она подняла топор, сосредоточилась. Поднырнула под руку Андрея, увернулась, оказалась у него за спиной и с размаху опустила лезвие на его затылок в кровавых проплешинах. Череп хрустнул, топор вошел глубоко. Андрей упал, захрипел, из-под лезвия под напором выплеснулась темная жижа. Ксюша выдернула топорик (чавк!) и принялась рубить, что попадалось, – руки, ноги, шею, тяжело ломающиеся ребра.
– Сдохни, сдохни, – хрипела она, – сдохни, сдохни!
Будто рубила часть себя – ту, из-за которой она казалась самой себе ненужной, неважной, ничего не стоящей. Наконец Андрей перестал дергаться и булькать, а его рука, лежавшая теперь в полуметре от тела, прекратила скрести пальцами по крапивным листьям, и Ксюша остановилась, дрожа, вся мокрая от пота и от вонючих мерзких ошметков. Дышала тяжело. Слезы щипали глаза.
– Зарраза, – сказала она, а потом легла на спину прямо на траву возле мертвеца – они лежали рядом, совсем как в тот единственный раз, когда Андрей у нее ночевал, и они ели вафельный торт с молоком, играли в нарды, а потом стали в «чапаева» – и уснула глубоким, как обморок, сном.
Проснувшись, судя по солнцу, через час или два, Ксюша вдруг поняла, что нужно делать – будто бы ей кто-то нашептал это в ухо, пока она спала. Кивнула маленькой девочке в цветастом платье, показала ей большой палец. Девочка показала палец в ответ, улыбнулась и исчезла.
Вначале Ксюша принесла с кухни нож, перевернула Андрея и разрезала ему живот. Нож был туповатый, и резалось плохо. Ксюша представила Аню, попыталась ее перед собою увидеть – как она собирается из небытия, частички темноты соединяются, обретают форму, становятся тенью – а от тени поднимается та, что ее отбрасывает. Аня выскользнула из тела Андрея, встала рядом – полупрозрачная, тихая, бестелесная.