Ему связали руки. Коля поднял его, поставил на ноги и несколько раз сильно и зло ударил по щекам. Пантелеев очнулся, мутными глазами осмотрел зал.
— Иди, — приказал Коля.
Подошла Маруська, сказала:
— Вася убит… — И бросилась на Пантелеева, стараясь разодрать ему лицо. Коля не торопился оттащить Маруську. Подошел хозяин магазина:
— Они-с его-с запорют-с… Вам же-с отвечать-с…
И только тогда Коля остановил Маруську. Лицо Пантелеева было изодрано в клочья.
Бандита вывели на улицу, посадили в пролетку. Вокруг собралась огромная толпа. Все стояли молча.
И снова Маруська рванулась к бандиту.
— Я его кончу, кончу я его! — Она рвала из кобуры браунинг, но пистолет зацепился за петлю застежки и не вынимался.
— Смерть бандиту! — выкрикнул кто-то в толпе, и все подхватили на едином дыхании: — Смерть!
Люди бросились к пролетке. Коля увидел поднятые кулаки, искаженные ненавистью лица и, поняв, что одному ему этот надвигающийся самосуд не остановить, выстрелил несколько раз в воздух:
— Стойте! Стойте, вам говорят! Только что на ваших глазах убит наш лучший работник, наш боевой товарищ…
Толпа замерла, и Коля продолжал:
— Но мы не расстреливаем бандита на месте! Мы соблюдаем революционную законность, памятуя, что только суд может вынести приговор от имени народа. Я прошу вас пропустить нас и дать нам возможность доставить задержанного. — Он стеганул лошадь и вдруг услышал, как кто-то крикнул:
— Спасибо вам! Спасибо за все!
Коля оглянулся. В толпе стояла Муська и махала рукой.
— Берегите ее, — лениво сказал Пантелеев. — Как твоя фамилия, инспектор?
— Кондратьев.
— А я — бывший сотрудник Пантелеев, — ухмыльнулся бандит. — Жаль, что мы не вместе. Петроград треснул бы.
— Молчи, — сказала Маруська. — А то не выдержу я.
— Теперь выдержишь, — заметил Пантелеев. — А я все равно убегу, и первая маслина будет ссучившейся Муське, это вы учтите, начальники.
Васю похоронили на Смоленском кладбище, недалеко от церкви, там, где среди пухлых дворянских ангелов с гусиными крыльями скромно просвечивали сквозь молодую листву краснозвездные обелиски над могилами Никиты и Гриши. Теперь к ним прибавился третий.
Ударил трехкратный залп, потом оркестр сыграл «Интернационал», и все разошлись. Коля долго стоял у свежего холмика и вспоминал свою первую встречу с озорным, горластым Васей — тогда, на «Старом Арсенале», поздней осенью семнадцатого. Рядом замерла Маруська. У нее были сухие, покрасневшие глаза, а у рта вдруг четко обозначились две глубокие борозды.
— Идем, Коля. — Они медленно двинулись к воротам кладбища. — Я знаешь о чем думаю? — Она остановилась. — Я думаю, а как же отнесутся ко всему этому люди потом? Внуки наши? Правнуки?