— Строцци, Строцци, заметь, я многое позабыл…
— О! — воскликнул старик. — Есть вещи, что ты обязан помнить. Отцовские наставления в отрочестве, юношеские клятвы отчизне…
— Говори, Строцци, я отвечу потом, — промолвил юноша.
— Лоренцино, — повел дальше речь старик, — неужели в твоей душе стряслась столь великая перемена, что ничего прежнего в ней не осталось? И настоящее столь поспешно расточило все, что она обещала в прошлом? Как могло такое случиться, что восторженный почитатель Савонаролы сегодня угодничает и раболепствует перед незаконным сыном Медичи?..
— Говори, говори, — повторил Лоренцино, — я не пропускаю ни единого из твоих слов, чтоб ответить на все.
— Как могло случиться, — продолжал Филиппо, — что тот, кто в девятнадцать лет сочинил трагедию "Брут", спустя пять лет играет при дворе Нерона роль Нарцисса?..
— Или Отона…
— Такого не может быть, не правда ли?
— Нет, нет, Филиппо, так оно и есть, — вырвался горький возглас у молодого человека. — Но раз уж мы с тобой вспоминаем прошлое, теперь мой черед… Кто был притеснителем Флоренции? Климент Седьмой. А кто дважды предлагал вам убийство Климента Седьмого, и это при том, что он был папой, при том, что объявил себя моим покровителем? Я… Кто отказал мне со словами: "Рази, но пусть эта кровь падет на тебя одного"? Вы все!.. Когда после долгой осады Флоренция сдалась и была занята врагом, когда Флоренция признала над собой господство дома Медичи, кто сказал вам: "Я сын Пьерфранческо Медичи, приходившегося во втором колене внучатым племянником Лоренцо, брату Козимо, и Марии Содерини, женщины признанного благоразумия и примерной мудрости; при мне возродится республика, ручаюсь в том моей честью"? Опять же — я!.. И, клянусь вам, так бы я и сделал. Но нет… Вы все отдали предпочтение сыну мавританки, побочному отпрыску старшей линии, и, когда я говорю о старшей линии, даже его мать не знает — а уж вы-то и тем более, — чей он сын: урбинского герцога Лоренцо, Климента Седьмого или погонщика мулов. Но его вы предпочли мне, его избрали своим герцогом, обхаживали, — и ты первый, Строцци! — отрекшись от меня, хотя меня вам не в чем было упрекнуть.
Секунду он с горечью глядел прямо в глаза Строцци, потом заговорил опять:
— За мое слабое и женоподобное тело вы звали меня кто — Лоренцино, кто — Лоренцаччо; вы заговорили о бесчестящем меня потворстве влечению папы Климента Седьмого; вам нечем было меня опорочить, так вы оклеветали меня. Потом вы отшатнулись от герцога Алессандро, но для этого нужно было, чтобы первый гонфалоньер Кардуччи, Бернардо Кастильоне и еще четверо городских магистратов сложили свои головы на плахе; чтобы второй гонфалоньер Рафаэле Джиролами был заключен в пизанской крепости и умер от яда; чтобы проповедник Бене да Форано был выдан Клименту Седьмому и уморен голодом в казематах замка Святого Ангела; чтобы фра Захария, умудрившийся скрыться, переодевшись в крестьянское платье, умер в Перудже — какой смертью, о том ничего не ведомо, но это произошло вслед за тем, как он припал к папским стопам; чтобы сто пятьдесят первейших и достойнейших граждан были высланы в изгнание из родного города; чтобы двенадцати гражданам, и тебе в их числе, было поручено преобразовать Флорентийское государство, ибо о прежней Флорентийской республике даже и речи не было; чтобы этот Комитет двенадцати упразднил гонфалоньерство справедливости и Синьорию, на веки вечные запретив восстанавливать это учреждение, двести пятьдесят лет правления которого были отмечены столькими славными деяниями; чтобы новый герцог окружил себя войсками чужеземных наемников и назначил Алессандро Вителли, не флорентийца, их начальником, а изменника Гвиччардини — наместником в Болонье; чтобы сообща с папой он отравил в Итри своего старшего брата, кардинала Ипполито Медичи; чтобы он женился на дочери императора, Маргарите Австрийской, и чтобы, невзирая на это, продолжал в своем беспутном разгуле бесчестить праведнейшие из монастырей и благороднейшие из семейств Флоренции, — нужно было все это… И когда я все это увидел и понял, что достигнуть чего-то можно только низостью, раболепием и растлением, что прямодушие и благородство помыслов позабыты либо презираемы, тогда я вернулся во Флоренцию, сделался придворным, другом, рабом и соучастником бесчинств герцога Алессандро. И не добившись того, чтобы быть первым в славе, я стал вторым в бесславии. Скажи, Филиппо, ну чем не верный расчет?..