Кроме отблесков большого огня, разведенного в камине, другого освещения в спальне не было.
Молодой человек не успел даже оглядеться, как на лестнице послышались шаги.
Он прислушался: поднимались двое, мужчина и женщина.
Можно было расслышать шелест складок шелкового платья.
Он проскользнул в коридор и, метнувшись в одну из дверей, затворил ее за собой.
Мгновением позже Луиза, предшествуемая не расстававшимся с маской Венгерцем, прошла мимо этой двери и вошла в какую-то комнату.
Комната была незнакома девушке: кабинет, в который ее провели утром, находился в противоположном конце покоев.
Но она получила записку Лоренцино, узнала почерк Лоренцино, и этого ей было более чем достаточно.
— Мы пришли, здесь вам следует обождать, — сказал ей Венгерец.
— Благодарю, — ответила Луиза, присаживаясь.
— Не желаете ли чего-нибудь? — спросил сбир.
— Нет. Передайте только пославшему вас, что я пришла и жду его, — ответила девушка.
— Слушаю, госпожа, — сказал Венгерец и вышел, затворив дверь комнаты, где он оставил девушку.
Он не сделал и двух шагов по коридору, как его остановил Лоренцино.
— Она здесь? — понизив голос, осведомился юноша.
— Да, монсиньор.
— Ступай же сказать герцогу, что мы его ждем; но пусть он помнит, что, кроме тебя, никто не должен увидеть его входящим сюда.
Венгерец отвесил поклон и хотел вернуть Лоренцино ключ от входной двери, но тот оттолкнул его руку.
— А герцог? — напомнил он. — Как, по-твоему, он войдет?
— И то верно, — спохватился сбир.
И он вышел, унеся с собой ключ.
Герцог даром времени не терял, и, войдя в залу в разгар пира, Венгерец нашел хозяина изрядно пьяным.
Но, заметив его кивок, герцог поднялся с кресла и подошел.
— Ну что? — спросил он сбира.
— Она ждет вас, монсиньор, — ответил Венгерец.
— Воистину, — продолжал герцог, — Лоренцино просто неоценим. Кажется, возжелай я Мадонну, так он и ее ухитрится мне добыть.
И, пройдя в туалетную комнату, он облачился в длинный атласный плащ, отделанный собольим мехом.
— Какие перчатки мне надеть — те, что для войны, или те, что для любви? — задал он вопрос Венгерцу.
— Те, что для любви, монсиньор, — отвечал сбир.
На столике и в самом деле лежали две пары перчаток: одни — кольчужные, другие — надушенные.
Герцог взял и натянул на руки надушенные перчатки.
Вслед за тем, распахнув дверь в залу, он объявил:
— Доброго вечера и веселой ночи всем вам, мессеры; пируйте сколько душе угодно. В погребах хватит вин, а в покоях — кроватей. Не являйтесь засвидетельствовать мне свое почтение раньше полудня: я буду еще спать.
— Погодите, я с вами, монсиньор, — вызвался один из гостей.