Но вот придверник, приблизившись к королю, сообщил, что явился верховный судья.
Дон Карлос поднял голову. Глаза его сверкнули, когда он посмотрел на дона Иньиго, и, очевидно, решив отделаться от своих фаворитов — фламандцев, теснившихся вокруг, и подойти к испанским дворянам, собравшимся на другом конце, он направился к тому, кого велел позвать.
Дон Иньиго, заметив, что король идет ему навстречу, и поняв его намерение, остановился и стал ждать, когда дон Карлос заговорит с ним.
— Ты знаешь дона Руиса де Торрильяса? — спросил король у верховного судьи.
— Да, ваше высочество; это один из самых достойных дворян Андалусии. Мы вместе сражались с маврами в царствование ваших достославных предков — Фердинанда и Изабеллы.
— Ты знаешь, о чем он меня просил?
— Он просил у вашего высочества о помиловании своего сына, дона Фернандо.
— Ты знаешь, что сделал его сын?
— Он убил на дуэли брата одной дамы, своей возлюбленной.
— Дальше!
— Он убил двух альгвасилов, которые пришли его арестовать, и ранил третьего.
— Дальше!
— Он бежал в горы.
— Дальше!
Король, в третий раз произнеся "дальше", посмотрел на дона Иньиго: его глаза, обычно мутные и ничего не выражавшие, с таким непреклонным упорством и такой проницательностью следили за ним, что дон Иньиго даже отступил на шаг: он не представлял себе, как взгляд смертного может сверкать таким ослепительным огнем.
— Дальше? — пробормотал он.
— Да, я спрашиваю тебя, что он делал в горах?
— Государь, должен признаться вашему высочеству, что, увлеченный юношескими страстями…
— Он стал разбойником. Он убивает и грабит путешественников, и тот, кто задумал поехать из моего города Гранады в мой город Малагу или наоборот, из моего города Малаги в мой город Гранаду, должен сделать завещание перед отъездом, как перед смертью.
— Государь…
— Хорошо… Так вот, верховный судья, говори, что ты намерен сделать с этим разбойником?
Дон Иньиго содрогнулся, ибо в голосе девятнадцатилетнего юноши он почувствовал такую непреклонность, что ему стало страшно за будущее своего подопечного.
— Я думаю, государь, что нужно многое простить молодости.
— Сколько же лет дону Фернандо де Торрильясу? — спросил король.
Дон Иньиго, подавив вздох, отвечал:
— Двадцать семь, государь.
— На восемь лет старше меня, — заметил дон Карлос.
В его голосе словно слышалось: "Что ты мне толкуешь про молодость в двадцать семь лет? Вот мне девятнадцать, а я уже чувствую себя стариком".
— Государь, гениальность сделала ваше высочество старше, и королю дону Карлосу не должно сравнивать себя с простыми смертными, мерить их по своей мерке.