— Этот человек был невиновен, а осуждать невиновного, будь он даже гугенот, — значит идти против совести и человечности.
Эти пятеро советников были: Дюфор, Ла Фюме, де Пуа, де Ла Порт и Анн (или Антуан) Дюбур.
Именно Дюбур, как мы уже сказали, взял на себя смелость ответить королю. К тому же он добавил:
— Что касается самого эдикта, государь, то я бы не советовал королю настаивать на его применении; напротив, я просил бы отложить исполнение приговоров, вынесенных на его основании, до той поры, пока воззрения тех, кто столь легко был осужден на казнь, не были бы тщательно взвешены и подробно рассмотрены советом.
В обсуждение вмешался президент Минар, попросивший разрешения обратиться непосредственно к королю.
"Это был, — говорится в мемуарах Конде, — человек коварный, хитрый, сластолюбивый и невежественный, зато великий мастер по части происков и интриг. Желая сделать что-либо угодное королю и соответствующее принципам римской Церкви, боясь, как бы мнение Дюбура не возобладало и не взяло верх над его собственным, он дал понять королю, что его судейские советники почти все лютеране; что они хотят лишить его власти и короны; что они покровительствуют лютеранам; что можно прийти в ужас, услышав рассуждения кое-кого из них о святой мессе; что они ни в малейшей степени не принимают в расчет королевские законы и ордонансы; что они во всеуслышание хвастаются своим презрением к ним; что они одеваются по-мавритански; что большинство из них частенько бывают на светских сборищах, но никогда не ходят к мессе, — и если начиная с этой меркуриальной ассамблеи не пресечь зло в корне, с Церковью навсегда будет покончено".
Короче говоря, при содействии кардинала Лотарингского он возбуждал, воспламенял, буквально околдовывал короля, и тот, будучи вне себя, призвал капитана шотландской гвардии сьёра де Лоржа, графа де Монтгомери и капитана своей ординарной гвардии г-на де Шавиньи, приказав им схватить пятерых советников и тотчас же препроводить их в Бастилию.
Как только были произведены эти аресты, всем стали ясны их последствия: Гизы постараются какой-нибудь особенно ужасной казнью запугать гугенотов, и если не всех пятерых советников, то, по крайней мере, самого значительного из них, то есть Анн Дюбура, уже можно было считать обреченным на гибель.
Появилось двустишие, составленное из имен пяти арестованных, где самим расположением этих имен давалось представление, какого рода судьба ожидает главу гугенотской оппозиции, и на следующее утро оно уже обошло весь Париж:
Смолистый из ворот, из печи,