Войдя в его комнату, он сразу же лег спать с полным спокойствием, которым обязан был своему самообладанию; однако сколь бы могучим это самообладание ни было, оно так и не сумело погрузить его в глубокий сон, так что часа три или четыре он вертелся в своей постели, точнее, в постели своего соотечественника, но так и не обрел долгожданного отдыха после трех напряженных ночей.
И лишь на рассвете бодрствующий дух, сраженный усталостью, как бы покинул тело, позволив Сну на короткое время занять свое место. И тут тело до такой степени отдалось во власть Сна, родного брата Смерти, что, погрузившись в глубочайшую летаргию, оно в глазах всех выглядело бы трупом, совершенно лишенным признаков жизни.
Накануне вплоть до самого вечера Роберт Стюарт, верный данному им слову, ожидал своего друга Патрика; но лучник, вызванный в Лувр капитаном, получившим приказ не выпускать ни единого человека из дворца (причина этого распоряжения нам уже известна), так и не сумел воспользоваться одеждой друга.
В семь часов вечера, не имея от Патрика никаких известий, Роберт Стюарт направился к Лувру и там узнал об этих строгих распоряжениях и о причинах, их породивших.
Затем он стал бродить по улицам Парижа, где в ста разнообразнейших вариантах, кроме истинного, услышал историю убийства президента Минара, кого эта смерть прославила так, как не смог бы прославить ни один из его поступков при жизни.
Роберт Стюарт, сжалившись над неведением одних и идя навстречу любопытству других, стал, в свою очередь, прикрываясь вставляемой в нужных местах ссылкой на источник — "говорят", рассказывать об этой смерти, приводя все правдивые подробности и обрисовывая реальные обстоятельства, при каких это произошло; но, само собой разумеется, слушатели не желали верить ни единому его слову.
Как нам представляется, единственной причиной столь недоверчивого отношения к этому рассказу было то, что он представлял собой чистую правду.
Кроме того, Роберту удалось узнать, что парламент по-еле вынесения обвинительного приговора советнику Дюбуру принял самые срочные и строгие меры, и, как все утверждали, казнь должна была состояться на Гревской площади в течение ближайших сорока восьми часов.
Таким образом, Роберт Стюарт, не представляя себе иного способа сломить упрямство судей, решил вновь направить послание королю, но написанное уже в более откровенной форме.
Тем временем друг его Патрик, освободившись с дежурства, покинул Лувр, поторопился домой и, поднявшись по лестнице, ворвался в собственную комнату, воскликнув при этом: