А может, я всего лишь впадаю в панику? Я пребываю в состоянии шока – в этом нет никаких сомнений. И тут мне припоминается то, что произошло в художественной галерее, и то, что за этим последовало.
«Я убью тебя, Лори».
– Вы вот-вот повредите себе ладонь, милая моя…
Я вздрагиваю.
– …если будете продолжать это делать. – Шофер показывает на мои руки.
Я смотрю вниз и вижу, что, предаваясь размышлениям, с силой давила своей неперебинтованной ладонью на какой-то острый выступ в кабине.
– Так что лучше перестаньте.
– Детская привычка. – Я пытаюсь улыбнуться и засовываю руки в карманы.
– Вы, похоже, пережили что-то ужасное, – говорит шофер.
– Да, – соглашаюсь я, потому что мне кажется бессмысленным это отрицать.
Он больше ни о чем не спрашивает, и я благодарна ему за это. Думаю, он сталкивается здесь, на дороге, с самыми разными людьми. В радиоприемнике Джонни Кэш поет песню «Рана» Трента Резнора[15]. По-моему, это самая грустная песня из всех, которые я когда-либо слышала. Мне очень хочется ее выключить.
– А далеко вы едете? – спрашиваю я.
– Сверну в Эксетере. Я направляюсь в Эксмут[16]. Думаю, вам это не очень-то подходит, да?
– Да, не подходит. Мне нужно в Лондон.
– Я высажу вас на следующем перекрестке, прежде чем поверну.
– Спасибо. – Мое сердце болезненно сжимается. У меня нет ни малейшего представления о том, где находится этот перекресток, но мне нужно добраться до Лондона – и побыстрее. – Спасибо огромное.
Он кивает:
– Тут уже недалеко.
В зеркале заднего вида я замечаю, как красный автомобиль стремительно приближается к нам сзади. Я задерживаю дыхание.
Этот автомобиль обгоняет нас по внутренней полосе движения, резко перемещаясь с одной полосы на другую. Водитель грузовика качает головой:
– Идиот.
«Я помню все…» – поет Кэш.
Я снова начинаю дышать. Мне не хочется выходить из этого грузовика.
Ну как я доберусь туда, куда мне необходимо добраться как можно быстрее, не обратившись в полицию? В полицию, в которой мне в прошлый раз не поверили. И в позапрошлый раз тоже…
Полли вернулась домой в воскресенье вечером, и я была безумно рада видеть ее, хотя, когда пришло время ложиться спать, мы принялись спорить из-за того, что папа позволял ей ложиться «намного позднее». Я сказала, что папа общается с ней лишь несколько дней подряд с интервалом в несколько недель, а потому ему, по-видимому, хочется посидеть с ней вечером подольше, ибо для него это удовольствие, но, конечно же, для Полли с ее мировоззрением эти мои слова ничего не значили. Я не стала добавлять, что у Сида нет часов, хотя его жизнь проходит по графикам и расписаниям, и что он не имеет ни малейшего представления о том, в какое время маленькие дети должны ложиться спать. Более того, его это не особенно волнует. Бодрствование допоздна случилось в основном из-за того, что ему не хотелось утруждать себя и укладывать ее спать, а не по какой-то менее эгоистичной причине.