– Карл, прошу, не надо вмешиваться! – взмолилась я. – Мне будет ужасно стыдно перед Каспером! Стыдно, что говорю об этом с тобой, а с ним – никак не решусь. Но я и правда пока не могу. Я еще немножко подожду… Не говори ему ничего, пожалуйста!
– Ну что ж… – Карл внимательно посмотрел на меня, недовольно нахмурился, потом решительно захлопнул заднюю дверь фургончика. – Прости, с моей стороны нетактично было так нахально влезать в твою личную жизнь. Конечно, только ты можешь решить, как тебе поступить, я больше не буду беспокоить тебя по этому поводу. Но, если вдруг тебе понадобится поддержка или просто захочешь поговорить, не стесняйся обращаться ко мне или к Карине. Ты же знаешь, как ты нам дорога!
– Спасибо, Карл, я очень это ценю! Все будет хорошо! – пообещала я и попыталась улыбнуться.
Я села на свое место, пристегнулась и отвернулась к окну, стараясь скрыть стоявшие в глазах слезы.
«Все будет хорошо». Не очень-то я в этом уверена.
Утро встретило меня ярким солнышком, лучи которого просачивались под веки и подсвечивали их изнутри ярко-алым. Я попыталась заслониться от нахального светила вазой, но через пятнадцать минут оно переместилось из-за нее и продолжило меня будить.
Все-таки усталость – полезная вещь, я считаю. Когда мы с Карлом прикатили вчера, а точнее, уже сегодня поздно ночью в Брюгге, пробежав марафон по лавкам знакомых букинистов и забив фургон книгами под завязку, я, кажется, неспособна была уже даже видеть, не то что соображать – глаза и мозг словно заволокло плотным туманом. Поэтому, когда Мороцкий объявил два следующих дня выходными и на автопилоте направился домой, к родной жене, я с пятой попытки попала ключом в замочную скважину, натянула любимую пижаму, добралась до своей мягкой уютной постельки и отключилась.
Убедившись, что солнце настроено решительно, а мне даже нечем обороняться, так как я уже который месяц ленюсь повесить на окно плотные шторы, я вылезла из постели и направилась на кухню. Оказалось, в холодильнике не то что мышка повесилась, она, видимо, сжалившись надо мной, оставила мне гуманитарную помощь в виде единственной сморщенной картофелины с уже проросшими глазками. «Значит, уютный домашний завтрак отменяется по техническим причинам», – подумала я.
У меня возникли какие-то сентиментальные чувства к этой одинокой замерзшей картофелине, которая так доверчиво пустила корешки там, где ей явно не светило счастливое будущее. Словно какая-то родственная связь, честное слово. В порыве сострадания я выдернула засохший скелет хризантемы из горшка, распушила оставшуюся землю, сунула картофелину в центр и заботливо полила тепленькой водичкой. Теперь у нее, по крайней мере, есть шанс.