– Это значит, что она выглядит хуже некуда. Конечно, не мое это дело, но только вам обеим надо бы уехать отсюда в настоящий дом отдыха. И через две недели, ну пусть через три все опять станет хорошо и спокойно.
– А с ней ты об этом говорила?
– Нет.
– Ну ладно. Иди. Я сама ею займусь.
Итак, момент настал. Жюли набрала номер сестры.
– Впусти меня, – сказала она. – Мне нужно поговорить с тобой о чем-то очень важном. Впустишь?
– Ладно, иди. Только ненадолго.
Жюли с трудом узнала голос Глории. Может быть, уже не стоит торопить события? «Стоит, – сказала она себе. – Только не из-за нее, а из-за меня».
Комнату скудно освещал свет одного-единственного бра, и лицо лежащей в постели Глории едва виднелось в полумраке. Это когда-то свежее, гладкое лицо, так долго сиявшее счастьем, теперь сморщилось и напоминало усохший за зиму плод. В глазах застыли подозрительность и страх. Жюли протянула было руку, но Глория вздрогнула, словно желая отодвинуться.
– Да ладно, – бросила Жюли, – не хочешь, не надо. Я прочитала, что за ультиматум прислала тебе мадам Женсон. Лично я считаю, что это возмутительно.
– Что ты стоишь? – промолвила Глория. – Ты выглядишь ничуть не лучше, чем я. Садись. Полагаю, это не ты вызвала сюда бригаду с телевидения?
– Не я.
– Поклянись.
– К чему тебе клятвы?.. Что мы, дети? Ну ладно, раз уж тебе так хочется. Клянусь.
– Был момент, я подумала, что это ты. А главное, что ты им наговорила? Можно подумать, что ты прямо Золушка… Не очень-то это порядочно…
Жюли терпеть не могла подобных жалобных излияний, от которых у нее цепенело все внутри.
– Давай больше не будем об этом, – прервала она сестру. – Ты знаешь, Джина…
– Умоляю тебя! – застонала Глория. – Я слышать больше не желаю ее имени. Так что ты хотела мне сказать?
– Да, так вот. Представь себе, что нас не станет…
– Ты что, рехнулась? – прервала ее Глория. – С чего это вдруг нас не станет? Ты что, думаешь, эта дурацкая история с телевидением настолько меня расстроила, что я заболела?
– Конечно, я так не думаю. Ты лучше выслушай меня спокойно. Тебе скоро сто лет, а мне скоро девяносто.
– Ну и что из этого?
– Только то, что мы можем умереть. Глория, проснись! Посмотри, что с нами делается от малейшего огорчения. Неужели эта история с телевизионщиками действительно имела такое значение? Ведь это был пустяк!
– И тем не менее ты поспешила вывернуть перед ними душу наизнанку!
– Ничего подобного. Я просто сказала, что моя жизнь не всегда была легкой и приятной. И не в этом дело, в конце концов! Я говорю совсем о другом. Подумай, если мы умрем, что от нас останется?