Поскольку Саймон и Хелен молчали, заговорила она:
— Понимаете, я хочу, чтобы фотографии отражали индивидуальность человека. Я не хочу, как прежде, типизировать личность. Я не размываю задник — тот холст, над которым я работала в саду в феврале прошлого года, помнишь, Саймон? — но главное здесь — индивидуальность. Личности негде спрятаться. Он — или она, разумеется, — не может сфальшивить, потому что не в состоянии сохранять искусственное выражение лица в течение всего времени, необходимого для съемки с такой большой выдержкой. Вот. Ваше мнение?
Она сказала себе: их мнение не имеет значения. Она нащупала для себя нечто новое и не собиралась от этого отказываться. Но ее ободрило бы искреннее подтверждение того, что работа действительно хороша. Пусть даже оценщиком выступит ее муж, меньше других склонный выискивать недостатки в творениях Деборы.
Он закончил с бритоголовым, обошел Хелен, которая все еще рассматривала девочку с флагом, и склонился над фотографией растамана в густо расшитой бисером шали, накинутой поверх изрешеченной дырками футболки. Саймон спросил:
— Где ты его сняла, Дебора?
— В Ковент-Гардене, — ответила она. — Рядом с театральным музеем. Теперь я хочу поработать у церкви святого Ботолфа. Там много бездомных. Ты знаешь. — Она наблюдала, как Хелен переходит к следующей фотографии, борясь с желанием вгрызться зубами себе в ноготь.
Наконец Хелен подняла глаза.
— По-моему, они чудесны.
— Правда? Ты действительно так думаешь? В смысле, ты считаешь… Понимаешь, они не такие, как раньше, верно? Я хотела… то есть… Я снимаю крупноформатной камерой и оставляю на фотографии следы перфорации и подтеки от реактивов, потому что хочу, чтобы они как бы объявляли, что это — картинки, то есть искусственно созданная реальность, в то время как лица неподдельны. По крайней мере… мне бы хотелось так думать… — Дебора отвела назад густые пряди волос цвета меди. Она запуталась в словах. Как обычно. Она вздохнула. — Вот что я пытаюсь… Муж обнял Дебору за плечи и звучно поцеловал в висок.
— Отличная работа, — сказал он. — И сколько их у тебя?
— О, десятки. Сотни. Ну, возможно, не сотни, но очень много. Я только что приступила к печати на больших листах. Я очень надеюсь, что их примут для показа… в галерее, я хочу сказать. Как произведения искусства. Потому что они все-таки произведения искусства, и…
Она умолкла, так как краем глаза заметила какое-то движение. Обернулась к двери лаборатории и увидела, что ее отец — давний домочадец Сент-Джеймсов — тихо поднялся на верхний этаж особнячка на Чейн-роу.