— Жди здесь со своими телохранителями, — сказал я и, не дожидаясь ответа, вытащил из ножен Вздох Змея.
Звук длинного клинка, царапающего устье ножен, принес мне утешение.
— Датчане в нашем лагере! — крикнул я. — И мы их убьем!
Я бросил своего коня в галоп — того жеребца, что забрал у Алдхельма. Это был хороший конь, должным образом вышколенный, но я все еще не привык к нему. Элфволд догнал меня.
— Сколько их там? — спросил он.
— Достаточно! — крикнул я в ответ.
Я почувствовал прилив безрассудства, легкомыслия — и знал, что это глупо. Но я рассудил так: датчане нападут на лагерь, почти сразу поймут, что мы этого ждали, и тогда будут вести себя осторожно. Я хотел, чтобы они не успели ничего понять, поэтому заставил коня перейти на рысь. Весь мой отряд, больше трехсот человек, вереницей следовал за мной по тропе. Первые дневные тени лежали в колеях, птицы взлетали из леса впереди.
Я повернулся в седле — и увидел копья и мечи, топоры и щиты. Воины-саксы, в серых кольчугах в сером рассвете, с мрачными лицами под козырьками шлемов. И во мне стала вздыматься ярость битвы. Я хотел убивать. Я пребывал в мрачном настроении, решив, что должен бросить себя на милость богов. Если они хотят, чтобы я выжил, если пряхи желают вплести мою нить обратно в золотую ткань, тогда я переживу это утро. Знамения и знаки, мы делаем то, что они велят — поэтому я поскакал вперед, чтобы узнать волю богов. Это было глупо.
Слева от нас появились всадники, заставив меня вздрогнуть, но это были лишь Финан и его оставшиеся семеро людей, галопом присоединившиеся к нам.
— Их, должно быть, три сотни, — крикнул он. — А может, и четыре!
Я молча кивнул и снова ударил пятками коня.
Дорога к старому дому была достаточно широкой, чтобы четыре или пять человек могли ехать в ряд. Финан, наверное, ждал, что я остановлю наших всадников недалеко от небольшого пространства, которое мы расчистили вокруг дома, и построю людей в линию за деревьями, но во мне поселилась беспечность.
Впереди вспыхнул свет. День все еще был серым, ночь окутывала западный горизонт, но этот новый, внезапно загоревшийся свет был ярко-красным. Я догадался, что датчане подожгли тростниковую крышу дома, так пусть теперь этот огонь озарит их гибель.
Я видел край леса, видел поваленные стволы деревьев, срубленных нами вчера, видел тусклый свет гаснущих лагерных костров, темные силуэты людей и лошадей и мерцание огня, отражающегося от шлемов, кольчуг и оружия.
Я снова погнал жеребца вперед и проревел боевой клич:
— Убейте их!
Мы налетели неровным строем, вырвавшись из-за деревьев с мечами и копьями, полные ненависти и ярости, и, едва появившись на расчищенном месте, я понял, что мы в меньшинстве. Датчане явились большим отрядом, по меньшей мере в четыре сотни, и большинство из них все еще сидели в седлах. Но они рассы́пались по лагерю, и лишь немногие заметили наше появление раньше, чем наши лошади и наши клинки появились в рассветном мареве.