Живительный, напоенный чудесным ароматом цветов и щебетанием птиц воздух хлынул в раскрытое окно, из которого открывался дивный вид на белокаменный город, и различимы были с такой высоты серебристые змейки двух рек, сливавшихся воедино в лазурной дали.
— Нравится тебе? — тихо спросил Калокир. — Здесь ты не пленница.
Улия смолчала, смотрела в окно, будто не слышала вкрадчивого, ненавистного голоса:
— Дай срок, Мария, — мечтательно говорил Калокир, — мы вместе ступим в столицу. Нет, нас внесут на щитах в триумфальные ворота Харисия. На Священную башню. Ещё более прекрасный город ляжет к твоим стопам. Чего же ещё тебе нужно?
— Пить… — вдруг произнесла Улия.
Динат сделал несколько лихорадочных глотательных движений, как будто поперхнулся словами, затем набросился на слугу, также поражённого тем, что молчунья заговорила, затопал сандалиями, замахал кулаками, заорал:
— Скорей! Она хочет пить!
Акакий подпрыгнул, бросился вон со всех ног, с размаху налетел на дверь, отскочил назад, завопил:
— Что принести? Какой напиток? Ведь ежели, к примеру, принесу не то…
— Что желают испить твои уста, сладкоголосая? — шёпотом спросил Калокир.
— Простой воды.
— Воды! Подать воду! — вновь закричал динат и пинком послал из зала вертящегося, как юла, слугу. — Скорей! Скорей! О боже!..
За дверью раздался грохот. То ли Акакий нёсся по внутренней лестнице, перелетел через несколько ступенек кряду, то ли катился кубарем. Весь нижний этаж всполошился, даже стражники, надо полагать, оставили посты, забегали, загомонили.
— О боже!.. — повторял Калокир. — Мария! Свет моих очей! Отрада моих ушей!
Мужчина, помышляющий о благополучной и долгой супружеской жизни, должен принять сердце избранницы, а не взять его. Принять и взять — различный смысл несут два этих слова. Сильному взять недолго, только недолговечно взятое силком. Надёжна лишь добрая воля. Калокир это знал.
Вбежал Акакий, подал чашу. Она утолила жажду и сказала:
— Хочу быть одна. Устала очень.
— Молчун, препроводи Марию в её опочивальню! — гаркнул динат слуге и, едва они удалились, взволнованно зашагал из угла в угол.
Не всё складывалось у дината так гладко, как ожидалось и как сулил монах Дроктон ещё в Константинополе.
Правда, Калокир не мог пожаловаться на приём, оказанный ему в Андрианополе. И перед строем легионеров провели, и дворец приготовили ему видный, и охрану приставили. Однако все эти почести оказаны ему не самим Цимисхием, а его приспешниками. Иоанн Цимисхий незадолго до появления Калокира отбыл на Восток.
Калокир жаждал обещанного воинского железа. Надеялся, что, вероятно, эдикт о высоком его назначении огласит сам Иоанн Цимисхий по возвращении в Адрианополь.