— Пусть догоняют. Ты их проучишь, а я посмотрю.
— Уф!.. Что сказать, коли волос длинный, а ум… Пропаду с тобой, шалой, ей-ей, и ты тоже пропадёшь. Тебе бы мужиком уродиться, глупенькая. — Вёслами резко так зачастил, чуть не лопаются они, длинные и упругие. — Худо дело, коли сядут в струги. Настигнут, сдавят с ходу тяжёлыми лодиями — наша хрустнет, как ореховая скорлупа. В волнах барахтаться — какой я воин.
— Не догадаются.
— Помолчи пока, очень прошу.
Произошло, как и предполагал Улеб. Вскоре из-за поворота показались оба струга с печенегами. Мощные и устойчивые, добротно сколоченные росскими умельцами, они скользили резво, точно многолапые водяные пауки. Расстояние между лодкой и ними сокращалось и сокращалось. Что делать?
Улеб задыхался от усилий. Подобную гонку Днепру, наверно, не часто доводилось видеть. Как будто гнались две большие зубастые щуки за обречённой плотвичкой.
Уже различимы затылки, шевелящиеся руки, спины, плечи преследователей. Огузы галдели и оборачивались, показывая лоснящиеся лица под овечьими, заячьими, лисьими, волчьими шапками и зеленовато-медными или ржаво-железными теповерхими шлемами.
— Догоняют! Догоняют! — в отчаянии вскричала Кифа и прикрылась плетёным щитом, ожидая града смертоносных стрел.
— Хотят взять нас живьём, — сквозь стиснутые зубы выдавил Улеб. — Бросай в воду лишнее, облегчим моноксил.
Он перерубил крепления мачты, повалил её за борт.
— Греби! Я сама!
Улеб снова налёг на вёсла, а она принялась выбрасывать всё, что попадалось под руку: моток верёвки, второй щит, дубовый черпак. Даже мешочек с солью шлёпнула в волны.
— Это тоже?
Под плащом, укрытый от палящего солнца, лежал серебристый сосуд.
— Огонь греков! — воскликнул Улеб. — Как хорошо, что не отдал его Аниту! Ну, степняки, держитесь! Сейчас согреемся! Помянем чеканщика!
Огузы решили, что преследуемые сдаются, поскольку каюк их остановился, и победно взвыли, поигрывая саблями. Некоторые бросили вёсла, чтобы получше рассмотреть добычу. Кое-кто засмеялся, точно залаял, подумав, что воин на каюке поднял белый бочонок с драгоценностями, наивно предлагая выкуп. Иные же цокали языками и уже спорили, кому брать красавицу.
Улеб посёк мечом тонкие стенки сосуда, и хлынули за борт струи вязкой, резко пахнущей жидкости. На поверхности реки расплылось огромное радужное маслянистое пятно. Течение отнесло его прямо на струги. Узрев невидаль, печенеги притихли.
Улеб отшвырнул пустотелую посудину подальше — она, как пузырь, закачалась за кормой, и выхватил из-за пояса кремни-кресала, высек искры, воспламенил пропитанную горючей смесью шерстину, предварительно обмотав ею конец стрелы, тотчас же посланной из лука в жирное пятно, которое краем своим уже коснулось обеих лодий с врагами.