Вольга и отец Михайло вздрогнули разом: над торгом сверкнул обнажённый меч воеводы. Лезвие заискрилось в солнечном луче, окатило людей холодным, до души доставшим светом. Торг замер, словно заворожённый этим блеском железа, готового пролить кровь.
«На чью голову падёт удар?» — подумал Вольга и посунулся за отца Михайлу. Ему показалось, что воевода сделал шаг на край помоста и глазами кого-то отыскивает. Ближние подались назад, вжимаясь в толпу сгорбленными спинами, — всяк в эту минуту почувствовал вину перед воеводой и перед крепостью: зачем собрались, старшими мужами не званные на вече? Озноб в теле Вольги сменился жаром, когда воевода, не опуская меча, закричал, не в силах скрыть горечь:
— Кто здесь? Храбрые ли русичи собрались или стая голодных псов сгрудилась над трупом сдохшего коня? Иль разум ваш совсем замутился от страха? Так страх выбивают из тела железом, о том хочу напомнить слабым! — воевода резко опустил руку, и меч глубоко вошёл в бревно помоста. Помост гудел ещё от этого удара, а воевода Радко вновь кричал в гневе: — Коли надумали судьбу свою решать, так решайте её с твёрдым сердцем и ясным умом, а не с заячьим страхом в ногах! За стыд почитаю даже говорить с вами после того, что увидел и услышал здесь непотребного делам и помыслам русичей! Вас спасая, погибли Славич, Тур и Микула и многие дружинники. О чём же кричите вы теперь? И вы ли это совсем ещё недавно так крепко поучали печенегов под стенами города? А теперь такие есть среди вас, кто готов открыть ворота и подставить горло под нож печенега, вымаливая глазами лёгкую смерть или позорное рабство! Осрамы такой не ждал я от вас!
Гнев воеводы Радка остудил многих.
— И то верно, — смягчая резкость воеводы, заговорил Ярый, в кулак негромко покашливая. — Почто кричать так? Ещё всполошатся печенеги. Видели находники, как Янко возвращался в город, вот и догадаются, что принёс он недобрую весть, если мы, пуще грачей весенних, крик подняли. — Ярый сказал негромко, но услышали все. На помост тут же вновь поднялся неугомонный в своём упрямстве черниговец. Заговорил, к вече одним боком и к воеводе другим встав:
— Мне так думается: помощи ждать нам нет расчёта! Князь укрылся за Белгородом, как за надёжным щитом, нас же бросил на волю бога и печенегов. Стало быть, и думать о себе надо нам! Пошлём к Тимарю посланцев и скажем, что впустим в крепость его немногим числом мужей. Пусть возьмут пожитки, но даруют жизнь нам и детям. Взяв пожитки, пусть уходят в свои степи. Не этого ли и просил каган с первого дня прихода?