Кузнец Михайло — в шёлковом корзне голубого цвета, подаренном некогда князем Владимиром за славно сделанную кольчугу, — шагнул в ворота, чтобы выйти из Белгорода, но сердцем он был всё ещё там, в родной избе, среди семьи, которую оставил.
— Семьи оставили по доброй воле, а назад вернуться — это уже будет в воле печенежского кагана, — тихо проговорил Михайло. И снова от этой мысли заломило в висках. В висках ломило у него и рано поутру, когда, так и не уснув за ночь, он, едва только обозначился рассвет за слюдяным оконцем, поднялся на ноги. У стены, на широкой лавке, с закрытыми глазами, словно неживая, лежала Виста. Михайло выпил холодной воды, потом чёрными от копоти и шершавыми от железа пальцами прикоснулся к худой, словно детской руке жены.
— Мне пора, Виста.
Она повисла у него на шее и ткнулась лицом в грудь: сквозь рубаху Михайло почувствовал её слёзы. Он неловко обнял жену за плечи и попросил:
— Ты не плачь, Виста, не плачь. Бог не допустит гибели нашей.
Старейшина Воик поднялся со своего ложа, недвижно стоял у очага, будто белый призрак. Михайло сказал ему:
— Ты бы лежал, отче. Тебе покой теперь нужен, столько ведь сил отдал людям…
— Нет мне покоя, Михайло. Схоронил я его на дне колодцев моих. Страшусь одного: вдруг печенеги не поверят нашей хитрости? И Белгород не спасу, и тебя подведу под меч ворогов!
— О том не казнись, отче, — успокоил Михайло старейшину. — Иного пути нет, последний пытаем. Что принесёт — тому и быть.
Михайло прошёл к лавке, где лежал Янко. Прикоснулся ладонью к горячему и потному лбу, спросил:
— Спишь ли, сыне?
— Нет, отче, бодрствую, — ответил Янко и повернул голову влево, чтобы видеть уходящего отца.
Во дворе Михайлу уже ждал ратай Антип. Он спал с женой под телегой, а дети на телеге, с головой укрывшись серым рядном. По краю рядна, где выходило тёплое дыхание, серебрились полосы измороси — свидетель прохладных уже ночей.
Старейшина Воик проводил Михайлу до калитки, шёл рядом и наказ последний давал:
— Будешь стоять перед каганом, держись так, будто за тобой вся сила земли Русской. Эта сила пусть и питает тебя, а не надежда на хитрость. Любую хитрость разгадать можно. Важно — что за ней!
Простился Михайло со двором своим, а когда раскрылись ворота, мысленно простился и с Белгородом и под гул сторожевого колокола с иными заложниками-посланцами пошёл к печенегам.
Услышали находники удары колокола и, бросив утреннюю трапезу, кинулись седлать коней да за луки с колчанами браться. Не зря гудит колокол и не зря настежь ворота растворились — видно, обезумевшие от голода русичи решились на смертную сечу.