Расступились темноликие и усатые нукеры, копья подняли — не биться же войску с безоружными! Русичи идут малым числом к шатру великого кагана, так пусть он с ними и говорит, мечом ли, языком ли — то его власть.
Не горбясь, взошёл Михайло на вершину невысокого холма — старого могильного кургана. Каган сидел на ярко-красном ковре перед белым шатром. «Будто в луже крови», — подумал Михайло, и на душе стало скверно от неожиданно возникшего сравнения. Каган смотрел на русичей узкими глазами холодно, не мигая, потом нехотя шевельнул губами и кого-то позвал:
— Самчуга!
Будто ворон осенний каркнул. Тут же появился невысокий в простеньком потёртом халате печенег лет сорока с густыми и чёрными усами и тонкой бородкой. Упал на траву коленями, не смея ступить на край тёплого ковра. Каган заговорил, а Самчуга переводил его слова на язык русичей, только излишне растягивая:
— Вы хорошо сделали, что пришли. Давно пора вам открыть ворота и не морить себя голодом. И милость несравненного по доброте своей нашего кагана к вам была бы беспредельной. А теперь нукеры кагана полны обиды за долгое стояние у стен крепости, и пресветлый каган не может поручиться, что чья-то кровь не будет пролита, когда войско войдёт в ваш Белый город…
Тимарь что-то прокричал, и Самчуга, низко кланяясь, перевёл его слова:
— Великий каган сказал, слово его нерушимо — кровь прольётся, если кто из урусов обнажит меч против нукеров прехраброго кагана. Если же вы сдадитесь по доброй воле, то дома ваши будут целы и вашим жёнам и детям будет сохранена жизнь, потому что великий каган пришёл только за данью. А ещё великий каган хочет знать, далеко ли теперь князь Киевский Владимир и почему он не шлёт выкуп за Белый город?
Михайло выслушал толмача, заговорил неспешно, так, чтобы Самчуга мог перевести его слова Тимарю:
— Не с тем пришли мы сюда, о том ты скажи ему, — Михайло смотрел не на толстого кагана, который сидел на бархатной подушке, поджав под себя ноги в просторных шароварах, а на робкого толмача. — Мы пришли сказать, чтобы уходили вы в свои земли, не приняв большой осрамы перед другими народами.
Сказал так Михайло, и волнение пропало в душе, потому и глянул смело в лицо кагана. У Тимаря дрогнули нависшие веки, едва Самчуга перевёл ответ. «Про князя нашего спрашиваешь, где он? Боишься его, барс суходольный!» — так подумал Михайло, а вслух сказал:
— Вот уже много дней стоишь ты, печенежский каган, под крепостью, и всё без пользы. Гибнут твои люди, гибнут и кони, а степь за спиною уже к осени готовится. Потому и прислал меня воевода сказать: уходи в свои края, не губи людей понапрасну, потому что хоть и десять лет простоишь здесь, крепости тебе не взять всё одно!