Берег крымской земли был здесь, правда, плоский и не очень живописный, но всё-таки это была твёрдая земля, на которую приятно было ступить после долгого плавания по зыбкому морю; кроме того, это был первый кусок русской земли, занятый доблестной армией её мужа.
В одну шлюпку со своим пациентом сел, конечно, и доктор Боше. Звонко и величественно играли оркестры, и у маршала был такой вид, вдохновенный и напряжённый, как будто он дирижировал сам всеми ими.
Когда он вышел на берег, он старался держаться бодро и даже сказал немногословную, правда, но зато очень патетическую речь выстроившимся на берегу частям. Конечно, её расслышали только передние шеренги ближайших рот, но все с большим подъёмом кричали «vivat».
Стеценко со своими казаками, которых осталось при нём только три, так как двух он послал одного за другим с донесениями, что высадка началась, стоял против английских линейных судов и транспортов и отметил, что в противоположность французам англичане отправили свои шлюпки без всякой помпы. Они твёрдо соблюдали инструкцию для высадки, первое правило которой предписывало подходить к неприятельскому берегу в строжайшем молчании.
Деловито и без лишней суетливости подымались и опускались вёсла шлюпок, и, к немалому удивлению своему, заметил Стеценко, что из первой шлюпки, мягко врезавшейся в песчаный низкий берег, вышли два генерала.
Это были — генерал-квартирмейстер Эри и сэр Джордж Броун, так как его лёгкая пехотная дивизия по расписанию должна была высадиться прежде других.
— Ваше благородие, зараз тикать надо, а то не втечём, — встревоженно обратился к нему пожилой казак с серебряной серьгой в левом ухе; и двое других казаков вопросительно перегнулись к нему над луками седел.
Поджарые лошадки переступали ногами и кивали головами едва ли приветственно, скорее беспокойно, но Стеценко ничего не ответил казаку с серьгой, хотя генералы высадились от него не более как в трёхстах шагах.
Можно было подумать о нём со стороны, что, как Плиний[2], наблюдавший извержение Везувия, он просто забыл всякую предосторожность, но можно было принять его и за парламентёра, пренебрёгшего общепринятым обычаем прицепить куда-нибудь белый платок.
Стеценко же надеялся только на то, что от пеших они — четверо конных — всегда могут ускакать, когда придёт крайность, пока же не хотелось ему показывать англичанам тыл, не высмотрев всего, что можно.
— Этот русский офицер очень загадочен! — улыбнулся сэр Джордж и сделал несколько шагов по песку в направлении к Стеценко, но встревоженный Эри крикнул фузилёрам, высадившимся вместе с ними: