на восемнадцать дней, а про солдата до сих пор и не чуть, где он. Но я ещё могу вам объяснить, что мы раз сбунтовались, не стали употреблять их пищи, потому — она была очень скверна, и требовали генерала. Командир фрегата, французский офицер, приказал зарядить ружья, и у каждого имелся пистолет, в особенности у лезгуавов, и приказал запереть нас всех в нижнюю каюту, в тёмное место, и не приказал никому с места вставать. После чего стал с заряженным пистолетом ходить лезгуав, и курки взведены; а суп стоит средь фрегата — никто не кушает. Вот страсть-то была! По прошествии часа два, сказали нам:
— Ступайте обедать. Я завтрашний день сварю вам с говядиною и пошлю сейчас записку к генералу.
Мы тогда взглянулись друг на дружку и пошли обедать. Как сказал: «дюме, дюме»[32], с тем и уехали мы с фрегата этого, что «дюме». Нас восемьдесят один человек отправили 1-го декабря во Францию.
Посадили нас на праход «Милон» — небольшой праход, маленький, и отправились мы в Дарданельский пролив, первый, в коем я видел отлично устроенные батареи по обеим бокам и гошпитали — французский и английский гошпитали, под флагами: у англичана красный, а у француза синий. Опосля приехали мы в Мальту, в коей нагружались трое суток углями, где не выпускали нас из каюты на палубу. Простоявши, мы отправились в Белое море и проходили мимо огнедышащей горы. Она, точно, бьёт клубом, и не то, что огонь выбрасывает, а так — алое пламя, всё бьёт, бьёт. Остров, на коем она находится, небольшой, как дом, стоит среди моря. На пути приехали в прекрасный италический город Мещину[33], в коем являлись и привозили на лодках нам пельсины, лимоны (десять копеек ассигнацией) десяток, прямо с дерева); сады чудеснейшие, но покупать нам не давали, а французы все покупали. Простоявши двое суток, отправились в Средиземное море, где, проехавши ещё сутки, поднялась сильная погода, но такая погода, что волною забивало каюту, чрез борт хлестала вода; и так продолжалось сутки. И у нас сделалось кружение в голове, была сильная с нами рвота, и двое суток не могли употреблять пиши, и говорили, что правда — «кто на море не бывал, тот Бога не маливал». Так волна и зыблется, что не можно пройти по палубе никому; кабы не матрос, и меня в море бы снесло, потому — праход низенький, коммерческий, только по орудию по бокам, и то на военное время, — а тут волной выкидывает. И на пятый день подъехали в восьмом часу утра к французскому городу к Тулону, где были часов шесть на воде, не более.
Тулон — это ссыльный город, так, как Сибирь: всё больше арестантов ссылают. Ну, тут сейчас приехали за нами шесть человек жандарм, ссадили нас на лодку и отправили на берег, где я видел — отличнейшая стройка кораблей. А как высадили нас на берег, набежали со всех сторон французы: военные и цывильные, женский пол и мужчины, и все нам кричали: