— Да, — простонала девушка. — Прошу тебя, господин, делай все быстрее — мне больно.
— Встаньте в ряд перед столом, друзья. Один рядом с другим, но не касаясь друг друга, — велел Симон. — Не дотрагивайтесь и до стола. Постарайтесь ни о чем не думать, чтобы ваши головы были свободны для проникновения моего разума. О Шамриел, выслушай мою просьбу! Мне снова нужна твоя помощь!
Все снова стихло. В темноте можно было различить лишь зыбкие силуэты главных действующих лиц.
— Один! — вдруг крикнул Симон.
Небольшое пламя возникло над головой первого участника. При свете все увидели, что это римский офицер — на нем был красный форменный плащ. Толпа ахнула.
Затерянный среди тысячной толпы, Лука затаил дыхание.
— Так в чем же тут колдовство? — прошептал он, задыхаясь.
Он положил дрожащую руку на плечо Василию и стал рассказывать историю из книги Деяний апостолов Иисуса, над которой много лет без устали трудился:
— И раздался с неба неожиданный грохот, подобный шквалу ветра. И шум этот заполнил дом, в котором они сидели. И тогда они увидели, что над головой у каждого появились языки пламени.
Потом он прошептал, будто бы самому себе:
— Нехороший человек! Сколько зла способен он принести! Неужели ему под силу отвратить людей от истины?
Пламя полыхнуло ярче, осветило лицо офицера, а потом погасло.
— Два! — крикнул волшебник.
Теперь языки пламени появились над головой второго участника представления. Им оказался известный торговец коврами, старик по имени Авраам-бен-Хелеб. Он был одним из самых богатых граждан Иерусалима. Сейчас Авраам казался растерянным и пристыженным из-за той роли, которую его попросили сыграть на этом представлении. Вскоре пламя потухло, и торговец снова превратился в тень.
— Три! — в голосе Симона слышался явный триумф.
На этот раз осветилось лицо Али, знаменитого нищего, который каждый день сидел у городских ворот и нахально требовал у прохожих милостыню. Поговаривали, что он сколотил себе немалое состояние. Он успел подмигнуть взволнованным зрителям, и пламя погасло. Все погрузилось в тьму.
Теперь толпу словно прорвало. Со всех сторон раздавались смех и шутки. Сжатая, спрессованная толпа приходила в себя. Несмотря на все волнение, Лука отметил про себя, что шутки не были ни грубыми, ни пошлыми.
— Так вот какое оно — это чудо! — кричали одни.
— А как насчет других языков? — спрашивали другие. — Ну-ка ты, Али, расскажи нам о своих воротах, только не на арамейском, а как-нибудь иначе…
Явно среди присутствовавших в тот вечер в Гимназии было мало христиан, поэтому победа Симона была полной и безоговорочной. Грубые голоса простолюдинов сливались с мягкой речью храмовников, и все они швыряли в черноту эстрады свое одобрение.