Девора вернулась к деду и села рядом с ним на постель. Радость и интерес, с которыми она отнеслась к его работе, заставили Василия рассматривать ее с особенным вниманием. Теперь он полностью оценил и грацию ее движений, и чистоту профиля. Немного портил это впечатление нос. Василий всмотрелся в него: маленький, прямой, он заканчивался небольшой ямочкой, которая придавала лицу немного лукавый и нетерпеливый вид. В конце концов Василий решил, что нос не так уж плох и, наоборот, ему нравится.
Девора прекрасно видела, что молодой художник изучает ее внешность, и, когда глаза молодых людей неожиданно встретились, она явно обрадовалась, догадавшись, что понравилась ему. Девушка ответила ему такой милой улыбкой, что Василий спросил себя, действительно ли ее интересует только его работа. Возможно, она тоже хотела дать ему понять, что он ей тоже понравился.
1
Целую неделю Василий не видел ни деда, ни его внучку, а Адам-бен-Ахер снова покинул город. Некоторое время скульптор работал над бюстом по памяти, но потом оставил попытки, боясь все испортить. Сходство — вещь очень тонкая и капризная, оно может исчезнуть от одного неосторожного движения пальца.
Его поселили в маленькой и душной комнате, которая располагалась недалеко от мастерских. Окна выходили на переполненный работниками двор, а шум не стихал ни днем, ни ночью. Он вставал вместе со слугами, которые выстраивались в длиннющую очередь, чтобы умыться под тонкой струйкой воды, без перерыва текущей из ржавой трубы. Единственный кусок мыла они передавали друг другу по очереди. Время от времени он вынужден был посещать открытую зловонную яму, которая была вырыта посреди двора среди навесов для рабов. Положение, в котором он оказался, настолько не соответствовало теплому приему, который ему оказали, что он не переставал удивляться происходящему. Неужели Иосиф Аримафейский изменился по отношению к нему? Может быть, его неожиданно разочаровал бюст? А может быть, в его оскорбительном и унизительном положении виноват скаредный Аарон?
Ел Василий в тесном подвале, который освещался тусклым светом масляной лампы, подвешенной к самому потолку. В комнате было очень влажно, вода так и капала с потолка. Пища, правда, была здоровой, но очень грубой, а на третий день доконала его своей монотонностью и буквально застревала в горле. В открытую дверь Василий мог видеть длинный сумрачный зал, в котором за одним столом обедали рабы, работавшие в доме (их было не меньше сорока). Художник видел, что они ели то же, что и он, и не переставал удивляться их радости при виде пищи. Тут были представители всех национальностей и рас, всех цветов кожи и возрастов. Они все носили серые туники и медные ошейники на шее. Со всех сторон сыпались шутки, слышался смех, женщины и мужчины сидели рядом и, естественно, старались понравиться друг другу. Рабов всегда сопровождал надсмотрщик — малый здоровый, но довольно добродушный. Он редко пользовался плеткой, которая, впрочем, была постоянно при нем. Он охотно принимал участие в их грубых и пошловатых шутках, часто приударяя за женщинами.