– Куда ты велел везти? – поинтересовалась Светка, едва переведя дух. – А то я совсем уже запуталась – не понимаю, где мы!
– На Этажерку, – отозвался Сёмка. Это была одна из немногих знакомых им местных достопримечательностей – небольшой бульвар в виде ряда спускающихся к морю террас; чахлые, голые в феврале деревца, грунтовые дорожки, разделённые травянистыми откосами, аккуратные скамеечки на гнутых железных ножках. Посреди этого парадиза ни к селу ни к городу торчали покосившиеся телеграфные столбы, увенчанные гроздьями фарфоровых изоляторов.
От Галины ребята узнали, что Этажерка служит своего рода центром вечерней светской жизни Порт-Артура. Девочка не раз, и с изрядным неудовольствием упоминала, что гимназическое начальство строго-настрого запрещает ученицам посещать Этажерку. Особо возмущало Галину распоряжение городского полицмейстера, согласно которому городовым предписывалось отлавливать юных «нарушительниц». Распоряжение это было отдано по личному настоянию Стессельши, супруги генерал-губернатора Стесселя, дамы строгих нравов.
«Как бы не попасться какому-нибудь ревнителю порядка, – запоздало подумал Сёмка. – Юбка-то у Светки гимназическая. Но, кажется, Галина упоминала, что запрет действует только в вечерние часы, когда Этажерка наполняется фланирующими парочками, офицерами и дамами местного „полусвета“. Кстати, надо заодно выяснить, что это значит – „полусвет“. Видимо, что-то не очень лестное, если судить по тому, какую гримаску скорчила Галина…»
Порт-Артур оказался совсем маленьким городом – особенно по меркам их родного двадцать первого века. Он притулился между громадой Ляотешаня и полукольцом высоких лесистых сопок. Почти пополам Артур разрезал Внутренний рейд. С одной стороны раскинулся Старый город – беспорядочное месиво китайских лачуг – фанз – и европейских домов. За рейдом, укутанным дымами эскадры, лежал Новый город – чисто европейский, сширокими, правильно расчерченными улицами. Главным украшением Артура служил дворец наместника Алексеева – вполне петербургское здание с вычурным фасадом и богатой кованой оградой.
Китаец-рикша миновал набережную, и коляска поравнялась с большим военным кораблём, стоявшим у пирса. С кораблём явно было что-то не так – он осел в воду носом, да так сильно, что корма заметно задралась. Даже отсюда было видно, что к борту прилажено некое деревянное сооружение, почти полностью погружённое в воду.
Подробностей Сёмка не разглядел; увидел лишь, как на досках, у борта, вяло копошатся трое рабочих-китайцев, а над ними, на палубе, прохлаждается матрос. Стоит, лениво опершись на поручень, время от времени сплёвывая за борт. На ленточке его бескозырки Сёмка сумел разобрать надпись: «Рѣтвизанъ»; то же самое он увидал секундой позже на высоко задранной корме – огромными золотыми буквами, полукругом, поверх рельефного двуглавого орла с изрядно ободранной позолотой. Офицеров поблизости не наблюдалось.