Если бы он мог все это рассказать, Семен понял бы, почему Сергею надо попасть в лагерь и попытаться спасти и тех и других, а может быть, и чье-то оружие повернуть против гитлеровцев. Но не расскажешь.
Утром их разбудила Клавдия. При солнечном свете Сергей рассмотрел молодую женщину. Низенькая толстушка со строго сведенными черными бровками, она всеми силами старалась казаться суровой и неприступной. И у нее бы это вполне получалось, если бы не лукавые ямочки на свежих щечках. «Интересно, — подумал Сергей, — как она умудрилась сохранить такие щечки?»
— А слазьте, уже козу подоила, молока принесла, хлеба.
Сергей хотел лихо скатиться с сеновала и вдруг не сдержал стона. И ведь не раненая, а подвернутая нога такой болью ударила то ли в голову, то ли в сердце, что потемнело в глазах.
— Ты шо? Как тебя, Серега, чи что ли? А ну покажь ногу!
— Да не надо. Это я спросонья, — простонал Сергей.
— Ото ж я бачу, шо спросонья. Давай, кажу, ногу!
Сергей вынужден был спустить левую ногу, простреленную осенью. Клева оказалась не такой простушкой, как могло показаться.
— От же не бреши. Эта нога у тебя вже почти здоровая. Покажь, что на другой.
Сергей начал сердиться:
— Отстань. Тоже — сестра милосердия.
— Сестра не сестра, а ногу покажь. Ну!
— Ты чо до человека пристала, смола, — вступился Семен. — Показал же рану?
— А тебя не касаемо.
И вдруг не по-женски сильными руками рванула Сергея за правую ногу.
— Да что ж ты, дура! — заорал Сергей.
— Тю-тю. Старших слушать надо. Где ж так подвернул-то ногу? Да не бреши. Я ж тебя наскрозь вижу. Може, скажешь, с брички неудачно сиганул? Та не надо, не бреши. Я сама в клубе занималась. Целых пятнадцать прыжков. И значок есть.
Семен, силясь понять сестру, даже рот разинул. Клава зыркнула на него, прыснула:
— Мухоловку закрой, Сема.
— А иди ты. Впервой мужика увидела и вже заигрываешь. Бисова вертихвостка.
— Ладно, Сеня, кончай ругню. Помоги мне лучше. Вишь, человеку ногу разнесло.
Нога у Сергея действительно распухла. И стать он на нее не мог. Это и злило, и пугало: а вдруг надолго? Помнил наставление инструктора: «Берегись растяжения — на всю жизнь мучение. Лучше перелом».
Между тем Клава действовала быстро и сноровисто. Она куда-то сбегала, принесла какой-то жидкости, намочила ею чистую тряпицу, обмотала ногу. Пояснила:
— Ничего, полегчает. Это я виноградным уксусом тебе вроде компресса сделала. Полежи. Знаю. У меня такое было. Пара дней — и пройдет.
— И все у тебя, понимаешь, было, — ворчал Семен. — И все, понимаешь, пройдет через день-два. Куды ж, бывалая.