— Оля, — сказал как-то утром. — Ты бы того, может, не пошла бы на работы? Чего уж там, я отмечу, что была. А у тебя, может, тут свои дела?
— Что вы, дядя Денис! Как же так можно? Нет, я обязательно пойду. Там же все мои подруги — заложницы — и Концевая, и Жила, и Энина. Не выйду, сразу спросят, что, почему да как. Нет, никак нельзя не ходить. Там мое место, рядом со всеми. Выделяться мне ничем нельзя.
И ушла. Целый день ворочала лопатой, таскала носилки, разбирала кирпичи, засыпала воронки от бомб. Так изо дня в день. Работала, перешучивалась с подругами, усталая валилась на землю отдохнуть, хвалила немцев за порядок, ругала Советы, под настроение пела, смеялась, а иной раз ругалась и плакала. Но за всем этим неотступно трепетало ожидание: придут или не придут? Когда? Какие они? И почему их так долго нет?
Это ожидание будило ее среди ночи, заставляло вслушиваться в каждый стук и шорох за окном, босиком выбегать в сени. Но их все не было. Связные, или, как их условно называют, «почтовые ящики», не шли. «Почта» не поступала. Оля терялась в догадках и предположениях: что могло случиться?
В ожидании и тревоге прошел месяц. Оля тайком включала рацию, слушала сводки Совинформбюро. Сводки неутешительные: бои шли под Сталинградом, на перевалах Главного Кавказского хребта и у стен Новороссийска. Враг продолжал теснить наши войска. А она тут сидела в тылу и ничем не могла помочь своим. Она ничего не сделала для того, чтобы помочь нашим, чтобы навредить врагу, чтобы хоть как-то ослабить его удар.
И когда терпение иссякло, Оля решилась.
…Первую передачу она вела с чердака хозяйского дома. И пока, погруженная в хаос голосов, свиста и писка морзянки, лихорадочно выстукивала на ключе точки и тире, бросая их в эфир наудачу — может быть, их выловит из океана звуков тот, кому они адресованы, — пока, вращая ручку верньера, бродила в безбрежном эфире в поисках отзыва на свою передачу, вокруг дома кружил Саша, осторожно поглядывая вдоль улицы: не показался ли непрошеный прохожий. Улица была пуста, только неподалеку, в бывшем дворе МТС, гудели моторы, слышались нерусская речь, смех, пиликала губная гармошка. Там располагался немецкий военный радиоцентр, и Саша с опаской косился на паутину антенн, взметнувшихся в небо. Тревожила мысль: а вдруг там уже засекли передатчик и через пять — десять минут сюда нагрянут гитлеровцы. Саша рисовал в воображении картину схватки: как он бросится под ноги первому фашисту, собьет его, вырвет автомат и, поливая остальных свинцовыми очередями, помчится в степь, чтобы отвлечь карателей на себя. А там, за городом, есть окопы. В них он укроется и будет драться до последнего патрона. Тем временем Оля успеет передать на Большую землю о его подвиге и, захватив рацию, скроется в плавнях.