— Семь, — тихо подытожил военный. — Так что, пожалуйста… дайте долг исполнить — похоронить бойцов и командиров… — Повернулся к санитару, передал списки: — А вам придется ответить, что опоздали с подводами.
И с сухостью в прищуренных глазах, как бы не желая больше ни видеть этих людей, ни говорить с ними, медленно пошел назад вдоль вагона.
Тучный — ремень еле держался на животе, соскальзывал книзу, — с цыганисто-темным, мятым со сна лицом, Ейбоженко, зыркнув вслед уходившему военному, выставил руки вперед ладонями, будто заклинатель, и, поводя ими, с кривой улыбкой заговорил:
— Ну, будет, будет, жинки! По домам, по хатам расходьсь! Бачите, героя побитого уронили, отвечать буду. Непорядок! Опять же начальника вакогоспиталя потревожили, а воны, бачь, больны, в летах, да и спать не сплять. От так! Будь ласка, по домам, по хатам…
Бабы все же задвигались, нехотя, виновато попятились.
Домой Матрена Власьевна плелась утихшая, по-старушечьи сутуля спину, не видела, что солнце, вставшее над белками, путалось в клочкастой пепельной рвани — к порче погоды.
Она еще не повернула на свой порядок, к новому дому, как Глашка Машкова вышла из калитки, будто поджидала в самый аккурат, шумнула через улицу:
— Власьевна, беда у наших-то! «Козла», грят, пустили. Мой пришел — ни кожи, ни одежи, ровно медведь драл. Упал на лаву не раздёвшись. Коксу у их нет, кончился. Так Пантелеич, мол, давай уголь в те — как их? — жакеты, вот и…
Не ответив, Матрена Власьевна вспомнила: Федор Пантелеевич пришел со вторыми петухами — объявился за двое суток, — тоже сразу лег, уснул как убитый, а утром, убегая на станцию, она так разволновалась, что запамятовала — муж наказывал разбудить его с рассветом. Теперь, смутно еще соотнеся слова Глашки Машковой о беде на заводе, вошла в дом и сразу увидела: Федор Пантелеевич ушел — шапки, полупальто на месте не было. Не оказалось и Гошкиной одежды — сын, верно, отправился в школу.
Все пережитое — усталость, вина перед мужем: «Ой, какую промашку дала!» — навалилось тяжелым комом, вступило в ноги — Матрена Власьевна опустилась в сенцах на лавку рядом с ведрами, выставленными в черед с чугунками.
2
В школу Гошка не пошел: еще с вечера договорился с Тимшей Машковым, закадычным дружком, забиякой и голубятником, что наведаются с утра в военкомат: добьются — пусть их возьмут на фронт.
Проснувшись и обнаружив, что матери дома нет, а отец спит, Гошка нашел на полке краюху хлеба, а в чугунке картошку, взял две из них, посолил крупной солью, прихватил сумку с учебниками — пусть мать думает, что он в школе, — и выскользнул на улицу. Они с Тимшей еще завернут к Ахмеду Тулекпаеву, погоняют голубей, а потом — в военкомат: больно рано выйдет, если отправятся сразу.