— Ну, давай, отец, принимай воинов, почивших в бозе!
Матрена Власьевна, вначале не осознав этих слов, смотрела, как мужичишка в треухе, маленький и шебутной, стоя в рост на повозке, принял ручки носилок. Но в этот миг, где-то справа от Матрены Власьевны, режущий вопль взлетел над толпой:
— Ой, бабоньки, мертвяки-и-и! Мужички наши-иии…
И словно бы это послужило сигналом: в толпе — запричитали, закричали. Испуганная криком лошаденка, зажатая оглоблями, дернулась в сторону, мужик не удержал равновесия, носилки накренились, и мертвец с глухим стуком рухнул на телегу. Грудь, плечи, голова покойника сплошь были перемотаны окровавленными бинтами, босые желтые ноги легли на слеги. Все это увидела Матрена Власьевна, и острая спица пронзила ее грудь — еле устояла на ногах. Толпа заходила больше, заорала. Санитар в халате крикнул мужику:
— Лошадь держи, так твою!..
Позади, в тамбуре, показались новые носилки, и какая-то из женщин, увидев их, крикнула:
— А что, бабы, может, то наши мужики погиблые? Пушшай отвечает!
Со всех сторон посыпалось:
— А и верно — погиблые! Может, наши!
— Айда, бабы, пушшай показыват!
И толпа грозно двинулась, пошла к телегам — было ясно, что сейчас эта стихия сметет, опрокинет все на своем пути — повозки, вагон. Матрена Власьевна — и ее подхватили, несли — чувствовала кощунство происходящего, она хотела остановить людей, крикнуть: «Что делаем? Что делаем? Стойте! Стойте!» Но не могла — бечевкой перехватило дыхание.
— Стой! Стойте! Остановитесь, товарищи!
В первую минуту не поняла — она ли это крикнула наконец или кто-то другой, лишь отметила через головы двинувшихся баб, поверх мельтешения платков и полушалков, — от вагона, того, что был через один от «покойницкого», — бежал высокий седой военный, в пенсне, на ходу надевая шинель. Крикнул он не резко, не громко — по-стариковски, интеллигентно. А когда, выбежав наперерез, встал перед ступеньками вагона с бескровным лицом, поднял над головой руку, Матрена Власьевна увидела: он — высокий, худой старик, снежно-белые волосы выбились из-под форменной фуражки.
— Товарищи! Товарищи! — прерывисто после бега заговорил он. — Разойдитесь, прошу вас. Тут нет ни одного из Свинцовогорска… Ейбоженко! — позвал он. — Прошу список умерших за ночь! — И когда санитар, дергая планшетку, висевшую у колена, раскрыл ее и подал лист, стал читать: — Красноармеец Иван Семенцов из Челябинской области, младший командир Федор Степчук из Кировоградской области…
Толпа, застыв, слушала его негромкий, чуть дребезжащий от старости и напряжения голос. Матрена Власьевна вскользь улавливала фамилии и неведомые ей названия мест, откуда были эти умершие за ночь от ран, повторяла про себя: «Горемычные, горемычные…»