А после восхода солнца, немного отдохнув, он выходил в сад и помогал садовнику.
Хозяин часто посылал Надира на постройку особняка. Там он таскал кирпичи, месил глину для обмазки плоских глинобитных крыш и штукатурки стен. Не оставлял его без внимания и Дивана. Надир чистил конюшню, мыл лошадей, косил клевер. Юноша делал все, что ему приказывали, лишь бы не прогнали из дома. Он считал себя счастливым — ведь он работает там, где живет и дышит одним с ним воздухом Амаль! Это казалось ему безмерной добротой судьбы, составляло радость его жизни.
Думы об Амаль согревали его душу, смягчали его тоску по матери, облегчали тяжелую жизнь в усадьбе.
Когда он замечал красоту природы или слушал перекличку соловьев, ему хотелось взять в руки свою флейту и заиграть так, чтобы все волнения сердца отхлынули от его груди. Но слово, данное матери, сдерживало его порывы, заглушало огонь души.
Предполагала ли бедная мать, на какие лишения обрекала она сына? Нет!.. Если бы она знала, что жизнь в Лагмане становилась Надиру с каждым днем тяжелей!.. Вольнолюбивый дух его восставал против рабской судьбы и унижений в помещичьем доме.
Он ушел в себя, ни с кем не делился — не открывал своего сердца и тяжелых дум.
Не знала Биби, что, не будь дочери садовника, он давно убежал бы к ней в горы, вернулся бы в стан кочевников, навсегда покинул бы Лагман, который так пленил его в первый день их прихода. Амаль, образ которой днем и ночью преследовал его, словно сковала его по рукам и ногам. Иногда ему хотелось остановить ее, раскрыть душу, наговорить тысячу теплых и ласковых слов. Средневековая строгость обычаев, господствовавшая в доме, вместе с врожденной скромностью юноши сдерживали его порывы. И при встрече с Амаль он редко, очень редко поднимал на нее взгляд, чаще же опускал голову, словно не видел девушки. Глубоко запрятав свою любовь в сердце, он метался по саду из стороны в сторону. Если бы мать была рядом с ним, рассказал бы ей о своей любви, и она помогла бы ему. А не совестно ли говорить матери о женитьбе, когда у них нет ни лачуги, ни клочка земли? Да и согласится ли Амаль выйти замуж за бесприютного кочевника?.. Разумеется, нет!
Эти мысли утомляли и угнетали Надира. Люди начинали замечать его замкнутость и нелюдимость, по-своему объясняли его состояние. «Соскучился по матери, тоскует по горам. Как бы ни был красив Лагман, все же вольная, кочевая жизнь для него куда приятней, чем жизнь батрака!» — так говорили они, глядя на юношу, который худел на глазах, мрачнел, словно человек, потерявший всякую надежду на просвет в своей судьбе.