Все эти заявления Пендель выслушал крайне внимательно, улавливая в каждом предложении послание свыше, даже если общий его смысл был не совсем ясен. И постепенно полицейские разошлись, толпа тоже поредела. Старуха присела рядом с мужем и обняла его за плечи, а Пендель направился к единственному на улице дому, чьи окна не были освещены, твердя про себя: я уже умер. Я тоже мертв, как и ты, Мики, а потому не думай, что твоя смерть может меня напугать.
Он постучал, но никто не отозвался, хотя все прохожие и обернулись на этот стук, потому что какой дурак станет молотить в дверь в самый разгар праздника? И он перестал стучать, просто стоял на крыльце и старался держать лицо в тени. Дверь была закрыта, но не заперта. Он повернул ручку и шагнул внутрь, и первой мыслью было, что он вернулся в сиротский приют. И скоро Рождество, и он снова играет роль волхва в сцене рождения Иисуса, держит в руках посох и лампу, а на голове у него красуется старый коричневый тюрбан, который кто-то пожертвовал бедным. Вот только другие актеры в доме, куда он вошел, стояли не на своих местах, и еще кто-то похитил святого младенца.
Вместо хлева — пустая комната с плиточным полом. Освещена она отблесками фейерверка, бушующего на площади. И еще там находилась женщина в шали, она склонялась над колыбелькой, поднеся к подбородку молитвенно сложенные руки. Очевидно, то была Ана, решившая покрыть голову в знак траура. Но колыбелька при ближайшем рассмотрении оказалась вовсе не колыбелькой. Это был Мики, лежавший лицом вниз, как она и описывала, Мики, распростертый на кухонном полу, лицом вниз и задом кверху, и рядом с его щекой лежала карта Панамы и тут же — пистолет, наделавший все это. Пистолет лежал, и ствол его указывал на пришельца, точно обвиняя его во всем. Точно говоря всему миру то, что мир и без того знал: вот он, Гарри Пендель, портной, поставщик сновидений, изобретатель людей и способов побега, убил свое собственное творение.
Постепенно глаза Пенделя освоились с неверным мигающим светом, с этими отблесками и сполохами огней фейерверка и уличных фонарей, и он начал различать другие свидетельства того, что натворил Мики, снеся себе выстрелом полчерепа, — на плиточном полу, на стенах. И даже в самых странных и неожиданных местах, к примеру, на комоде с грубой мазней, изображавшей пиратов, пирующих со своими любовницами. Именно эта картинка и подсказала ему первые слова, с которыми он обратился к Ане, скорее практического, нежели утешительного характера.
— Надо чем-то занавесить окна, — сказал он.