— Униженный и оскорбленный, сколько себя помню, ей-богу, честное слово, Энди, — признался он, мысленно стараясь представить, куда это все его заведет. Впрочем, он ведь еще не сказал «да».
— Есть и отрицательная сторона в этом деле. Вы в дерьме по горло с первого же дня. И это очень вас беспокоит, верно?
— Ну, хорошо. Я так и так по горло в дерьме. Так в чем же смысл?
И снова эти глаза. Старые, умудренные опытом, внимательные, неподвижные, они слушают, запоминают, принюхиваются, и все это — одновременно. Но Пендель принялся оправдываться и обороняться — то ли вопреки этому взгляду, то ли благодаря ему.
— То, что вы собираетесь делать… устроить пост по подслушиванию, боюсь, это выходит за пределы моего понимания, — заявил он с нахальным вызовом и гордостью обреченного. — Лично я не вижу способа, который помог бы мне спастись, избавиться от безумного миллионера. — Он обвел бессмысленным взглядом зал ресторана. — А вы вообще видели когда-нибудь сумасшедшего миллионера, а, Энди? Ну, хотя бы здесь, в толпе? Нет, я вовсе не хочу сказать, что все они нормальные люди. По крайней мере, в моем понимании.
Ничто не изменилось в Оснарде. Ни взгляд, ни голос, ни тяжелые руки с растопыренными пальцами, неподвижно лежавшие на дорогой белой скатерти.
— Надеюсь, я кажусь вам достаточно ненормальным, хотя бы чисто внешне?
В поисках облегчения Пендель обвел взором зал и остановился на ужасной фигуре Медведя, наиболее ненавидимого в Панаме газетчика. Тот неспешно трусил к незанятому столику в самой уединенной и темной части зала. Но ведь он все еще не сказал «да» и одним ухом прислушивался к тому, что нашептывал ему голос дяди Бенни: Когда встретишь жулика, сынок, подразни его, поморочь голову. Потому что нет для жулика более ненавистной вещи, чем услышать фразу: зайдите на следующей неделе.
— Так да или нет?
— Я думаю, Энди. Стараюсь сообразить, во что впутываюсь.
— О чем это вы, черт возьми?
«О том, как трезвый взрослый человек пытается все взвесить и оценить ситуацию, — мысленно ответил он. — О том, что надо иметь внутренний стержень и волю, а не набор идиотских импульсов, глупых воспоминаний и избыток бойкости».
— Взвешиваю все «за» и «против», Энди. Рассматриваю проблему со всех сторон, — надменно ответил Пендель.
Оснард отрицал обвинения, которых никто против него не выдвигал. И делал это тихо, бормоча влажным шепотом, и голос этот идеально соответствовал его крупной рыхловатой фигуре, но Пендель не находил последовательности в его словах. Какой-то странный выдался вечер. Я снова вспомнил о Бенни.