Не рвался уже на волю господин Убежко. Он хотел знать расклад.
— Это каким же образом?
— Обыкновенным. На пол и сапогом.
— Сапожник без сапог. Ты ничего не сумеешь доказать.
— Малость напрягусь — и докажу.
— Что ты можешь предъявить? Рассказы так называемых потерпевших? Обвинения мифических заказчиков? А я скажу, что все это преднамеренная ложь и напраслина. Слова против слов.
— Формулировка-то уголовная. Отчасти ты прав, к сожалению. Явных улик, может, и не хватит для суда присяжных. Но, как сказал еще один поэт, «есть Божий суд, наперсники разврата! Есть грозный судия, он ждет!..».
— Я пока на встречу с Богом не тороплюсь. Пусть ждет!
— Цитата, безбожный Слава, иносказательна. Даже эвфемистична.
— Какие у нас высокообразованные сыскари!
— Во-первых, не у вас, а у нас. А во-вторых, я общаюсь не только с отребьем вроде тебя. У меня и культурные, и порядочные друзья. Но это так, лирическое отступление. Вернемся к суду. Я говорю не о народном суде и суде присяжных. Я говорю о существующем при вашем союзе суде чести, который уже много лет возглавляет один из моих культурных и порядочных друзей.
— Спиридонов?
— Угу. Грозный судия. Он ждет. Он только и ждет, когда я предоставлю улики, недостаточные для суда мирского, но вполне достаточные для суда чести. Этот суд не может определить тебя в кичман, но в его компетенции и возможностях сделать так, чтобы навсегда вышвырнуть тебя из союза и лишить твоей неиссякаемой кормушки. А позор какой, стыдоба какая!
— Что ты хочешь, Сырцов? — спросил сильно полинявший Убежко.
— Задать несколько вопросов. А для плодотворного начала надо было тебя хорошенько напугать. Я тебя напугал?
— Напугал, сволочь.
— Теперь отвечай на вопросы…
— При условии, что дело не дойдет до суда чести, — перебил Сырцова журналист.
— Вот этого обещать не могу. По моему убеждению, рано или поздно твое дело дойдет до суда. До одного из. Могу только сказать: я для этого пока ничего предпринимать не буду. Устроит?
— Задавай вопросы.
— Меня интересует скандал с Марковым у гнездышка геев. Кто тебя подвигнул на сей журналистский подвиг?
— Интуиция и удача.
— Ну-ну. — Сырцов понял, что для обстоятельного разговора следовало бы и остановиться. Он примолк, чтобы, миновав мост над железнодорожными путями и приняв вправо, пристроиться на стоянке у Ваганьковского кладбища.
— Убьешь и сразу похоронишь? — решился сострить Убежко.
— Много чести. — Сырцов повернулся к нему, закинул правую руку на спинку сиденья. Не то был готов обнять журналиста, не то придушить. — Тебе шутить еще рановато. И кончай гнать мульку насчет интуиции и удачи.