За ушко его ударил Сырцов рукояткой кольта, прицельно и от всей своей широкой души ударил. Гражданин завалился на бок, не пискнув, потом безвольно откинулся на спину.
Понятное дело, никаких документов. Две запасные обоймы, шариковая — писатель! — ручка, связка ключей, стекольный алмаз на деревяшке, пять ярких пакетиков с презервативами. СПИДа боится, сволочь. И деньги в рублях и долларах, не особо много. Ничего интересного. Жалко, конечно, казенное имущество, но что делать? Разорванной на ленты простыней Сырцов вязал податливые руки-ноги. На тыльной стороне ладони знакомая наколка. А он еще удивлялся их беспечной наглости. Блатари, уголовщина. Кляп не вставил, не будет, очнувшись, орать гражданин, не в его это интересах. Свет Сырцов погасил, чтобы страшнее было гражданину, когда очнется.
Опять курят, бездарно нахальные козлы. Сидят на переднем сиденье и курят в открытую. Будем считать, что и окошечко, что рядом с водителем, откручено до отказа. Рывок вдоль забора и на землю. Ползком, ползком.
— Пора бы Бельку и быть, — сказал водила и щелчком выбросил окурок в окошко. Красный шарик упал неподалеку от Сырцова.
— Кончил и проверяет, — уверенно решил пассажир. — До конца зажмурился фраер или нет. Я его тогда тащил, здоровенный бугай. Думали, все с ним, а он оклемался, падло. Я так полагаю, что Белек для надежности из него решето сделал.
— Я бы сейчас водки выпил! — помечтал водила.
— Доберемся до Москвы, и выпьешь.
— Я говорю: сейчас.
Сейчас, именно сейчас. Джинсы жалко, куртку жалко, но жалеть надо себя, а не свой прикид. Сырцов воздвигся перед открученным оконцем. Две дырки смотрели на беспечных пассажиров. Дырка кольта на водилу, дырка «ПМ» с глушителем — на говорливого напарника.
— Руки на приборную доску, — приказал Сырцов и вдруг уловил движение правой лапы говорливого за пазуху, к спасательному, как ему казалось, пистолету. «ПМ» коротко крякнул. — Я же сказал: руки вперед, а ты куда?
— Скот, все плечо раскрошил! — заорал говорливый.
— Может, и ты почесаться под мышкой хочешь? — спросил Сырцов и толчком хромированного ствола разбил водиле губы в кровь. Собственная кровь, вяло текущая из твоих любимых губ, весьма огорчает и до нулевой сопротивляемости расслабляет. Хочется жалеть себя и плакать над своей горькой судьбой. — Успокоились? — Водила пошлепал вспухшими вдруг кровавыми губами — беззвучно отматерился. — Я сейчас вам дверку распахну, а вы — ручки на затылок и выползайте… — И подстреленному: — Ты можешь одну левую.
Выползли кое-как, автотуристы. В малый этот отрезок времени раненый понял две вещи: прострелена лишь мякоть плеча и их в ближайшее время убивать не собираются. От этого радостно охамел: выбравшись из машины и весело глядя в сырцовские очи, темпераментно откровенничал, стараясь чтобы обиднее: