— Воры! — завопил Бобка.
В толпе обернулись. Странный гражданин по имени Игнат от неожиданности разжал пальцы. Бобка дунул со всех ног в толкучий лес ног, авосек, узлов и кошелок.
— А вот возьму и выйду из договора, — опять пригрозила Прокопьиха. Молоко лилось в воронку. Белый столбик в бутылке поднимался медленно: Прокопьиха то ли боялась расплескать, то ли ей не хотелось расставаться с ценной жидкостью.
Лила и все поглядывала на толкавшихся мимо покупателей.
— Лушка хорошо пристроилась, — брюзжала Прокопьиха. — Кто ж летом знал? Гражданочка! — приметила она в толпе хорошо одетую: на весеннем пальто кусала себя за хвост лиса.
«Вакуированная». Может, из самой Москвы.
— Молочко козье! Жирное! — пела Прокопьиха. Но гражданочка прошла мимо.
— Выдра облезлая.
Верно, летом в Репейске никто не знал, что начнется война, что городок разбухнет от «вакуированных». Знала Луша только то, что у них с Валей большим будет Валя — девочка или мальчик. А ребенку нужно козье молоко. Луша и Прокопьиха договорились. Все лето Луша помогала Прокопьихе на огороде, заготавливала ее козе сено, мыла, стирала, скоблила.
— Ну я влипла, — жаловалась теперь Прокопьиха, пока струя лилась тягуче и тяжело. Несмотря на угрозы нарушить договор, торговала Прокопьиха честно — молоко водой, как некоторые, не разводила.
— Мне за это молоко один писатель с Москвы, знаешь, сколько рубликов-то отстегнул бы?
— Шурка, ну скоро? — ныл из-под локтя Бобка.
Он не стал стоять на условленном месте, сам нашел Шурку в молочном ряду. Теперь жался под боком. И беспокойно вертел головой во все стороны.
— До конца жизни как сыр в масле каталась бы.
Шурка молча смотрел на струю. На молоко. «Ну и катитесь», — хотелось ему ответить. В лицо Прокопьихе не глядел: ему казалось, что глаза у нее тоже козьи — желтые, с вертикальными зрачками. Страшные.
— А ты меня не осуждай, — прикрикнула вдруг та. — Ишь, осуждает тут. Сопля еще осуждать!
— Кому война, а кому мать родна, — усмехнулась бабка рядом. Перед ней рогожкой было накрыто масло. Прокопьиха на нее только зыркнула.
— Когда мы уже пойдем домой? — снова заскулил Бобка.
— Да что тебе?
В туалет, может, хочет?
— Сходи вон за ларек, — кивнул. Но вид у Бобки был жалкий. Шурка успокоил: — Не увидит там никто.
Ларек был слепой — на деревянных ставнях висел ржавый замок. За ларьком был навален потерявший силу снег, ноздреватый, грязный, как старая вата. Но Бобка не пошел.
А Прокопьиха зудела:
— Вот возьму и выйду из договора.
«Катитесь», — хотел сказать Шурка.
Но Вале маленькому нужно было молоко. «Для здоровья». Хотя Шурка сомневался, что от молока, налитого под такие злые слова, здоровью будет польза. Один вред. Если бы молоко было ему самому, он бы так и ответил ей: «Катитесь».