Сашка лежал на боку, носом к стене. Волосы его склеились в сосульки. Влажная простыня была откинута. Майка пропотела насквозь. Я тронул мокрое Сашкино плечо — оно было теплое, но без большого жара. Он проснулся, повернул голову, улыбнулся слабо и виновато.
— Ну, кажется, наши дела получше, — сказал я. — Давай-ка маечку снимем, а то простудишься в сырой… — Помог ему сесть, стянул майку через голову и жидкие, как плети, руки. Опять поразился щемящей разнице между загорелой кожей шеи и беспомощной белизной спины с лопатками-крылышками. Ощущение Сашкиной ребячьей беззащитности резануло меня новым страхом.
А он вдруг оперся локтями о подушку, пробормотал:
— Ох, простите, мне надо… — Спустил с кровати ноги.
Я помог ему дойти до туалета, подождал, привел назад. Откинул на своей кровати одеяло.
— Давай-ка сюда… — Уложил его на сухие простыни.
— А вы? Где будете спать?
— В кресле выспался.
— Намучились вы со мной…
— Помалкивай… Ну-ка укройся, а то дрожишь.
— А где Чиба?
Чиба — в виде котенка — вышел из-под кровати, муркнул: «Доброе утро». Прыгнул на одеяло. Свернулся клубком.
Я придвинул кресло, сел.
— Спи. Рано еще. Тебе сейчас полезно больше спать.
— Ага… — Сашка послушно прикрыл глаза. Но через минуту опять вскинул ресницы. Глянул на меня, на потолок.
— У тебя что-нибудь болит?
— Не-а… Только весь такой… будто через выжималку в стиральной машине пропустили.
— Бедняга ты… Отчего на тебя такая напасть?
Он пробубнил — и виновато, и насмешливо:
— За то, наверно, что от вас… удрать хотел.
— Ты что же? Веришь в Провидение?
— В привидения? — удивился он.
— Да нет… В судьбу, в законы высшей справедливости и так далее…
Сашка погладил Чибу, вздохнул, глядя в потолок:
— Мама верит… Она говорит, что, если что-нибудь натворил, расплачиваться все равно придется. Поэтому и не наказывает. Говорит, что жизнь сама спросит…
— И сбывается?
— Часто…
— Мудрая у тебя мама…
Он скосил на меня глаза, сказал нерешительно:
— А у вас… разве не такая?
— У меня, Сашка… маме было бы сейчас уже за девяносто. Я был поздний ребенок…
— Ну, все равно. По-моему, она похожа на мою… была…
— Почему ты решил?
— Ну… когда вы по хронофону говорили, помните? У нее голос похожий… как у моей мамы.
— Может быть.
Я вспомнил историю с сундуком и телефонным аппаратом, и показалось, что случилось это давным-давно… Как хорошо было бы оказаться сейчас на Пустырной улице (такой привычной, просто родной) под решительной опекой Генриетты Глебовны Барнаво… Но как туда доберешься с беспомощным Сашкой?