"Кодор" полным курсом мчался к проходу в портовых бонах. Он звенел от ветра. Но это был уже не опасный звон. Санька рванулся из Мишиных рук и, коченея от стыда, замер у релинга…
Потом, когда ошвартовались у бочки под защитой Александровского мыса, Санька помогал убирать паруса, сматывал шкоты, но никому в глаза не глядел. Только в палубу глядел.
Папа сказал:
— Ну, хватит уж переживать.
Дядя Сережа спросил:
— Что закручинился, гардемарин?
Санька краснел и сопел.
— Перепугался маленько, а теперь страдает, — сказал папа.
— Ну и что за беда? — усмехнулся дядя Сережа. — Я и сам перепугался. Думал, мачта полетит.
Со стыдом и беспощадностью к себе Санька проговорил:
— Вы думали — мачта, а я думал, что потонем.
— Вот беда-то! — опять возразил дядя Сережа. — Спроси отца, сколько раз каждый моряк думал, что потонет! Это с каждым случается.
— Но любой не орет, как я, — добивая себя за трусость, сказал Санька.
— А разве ты орал? — удивился дядя Сережа. — Петрович, он разве кричал что-то?
— Я не слыхал, — сказал папа.
— Саня, это ты, наверно, мысленно крикнул. — Дядя Сережа похлопал его по плечу. — Это ничего, бывает…
Но Санька себя казнил до конца:
— "Мысленно"! На все Черное море…
— Ты вот что скажи… — дядя Сережа стал серьезным. — Ты так испугался, что больше не пойдешь с нами? Или пойдешь?
Санька с надеждой глянул в бородатое коричневое лицо капитана.
— А возьмете?
Дядя Сережа и отец засмеялись.
Санька подумал, повздыхал и тоже улыбнулся.
Но вечером, уже в постели, он думал, засыпая: "Это даже и не шторм, а так, шквал небольшой… А как же было там, на "Везуле"?"
Ночью разгулялся ветер. Утро было без дождя, теплое, но облачное. Ветер градом сыпал на асфальт созревшие каштаны, срывал с акаций мелкую чешую листьев, а большие подсохшие листья платанов (похожие на игрушечные дельтапланы) кружил над мостовыми и чиркал ими по скользким крышам разноцветных машин. Облака были быстрые и неплотные, мелькало чистое небо.
С причала у Графской пристани я поехал на катере на Северную сторону. Там надо было встретиться с ребятами в одном школьном музее. Катер сильно болтало. А за грядой волнолома вздымались белые взрывы прибоя. К Константиновскому равелину неслись из открытого моря белогривые табуны громадных волн.
Я подумал, что, если шторм еще поднажмет, рейд, чего доброго, закроют. Добирайся тогда в центр города вокруг бухты, через Инкерман…
Эта беспокойная мысль царапала меня все время, пока шел разговор в музее. И к причалу на Северной я возвращался с тревогой. К счастью, катера ходили. Но болтало их так, что было даже удивительно: почему рейд все еще открыт? Палубу захлестывало, немногочисленные пассажиры укрывались в салоне…