— А дальше? — сказали Сандалик и Юрос опять вместе.
— А дальше была милиция, скандал. Выставили из города. Потом грандиозный штраф… Но не в скандале дело.
— Дело в том, что ресторан там по-прежнему, шашлыками воняет, — с отвращением сказал Юрос. — Мы тогда хотели поиграть на палубе, а какой-то дядька как заорет…
— Самое обидно вот что, — сказал я и как бы увидел перед собой живого Диму — черного, худого, веселого, с непримиримыми и бесстрашными глазами (в детстве он был, наверно, похож на Юроса). — Получилось, будто он сделал вред городу. А на самом деле он любил Севастополь отчаянно. Он про него даже повесть писал. Повесть-сказку про будущий Севастополь.
— Ее напечатали? — быстро спросил Санька.
— Не успел он дописать, умер. Совсем неожиданно… Будто сгорел. Сердце больное…
Мы пошли медленнее. Мальчишки молчали. Я тоже. Я вспоминал, как летом семьдесят седьмого года здесь, в Севастополе, Дима выхаживал моего двенадцатилетнего сына Пашку, схватившего какую-то стремительную лихорадку. Дима перестал яростно спорить о стихах и международной жизни, сделался ласковым, рассказывал Пашке смешные истории, кормил таблетками и уверял, что уже завтра от болезни не останется и следа. То ли Димина уверенность помогла, то ли медицинские познания (у Димы за плечами были три курса мединститута), но Павлик действительно поднялся на следующий день. Мы поехали в Херсонес, и Дима рассказывал об удивительных свойствах ящериц-гекконов, которые водятся в здешних развалинах.
Потом он сказал, что здесь, в Херсонесе, развернется начало его повести-сказки о мальчишках будущего, которые живут в замечательном городе у моря. Сейчас я вспомнил про это и подумал: об истории Севастополя написано много, о нынешних его днях тоже кое-что есть, а в будущее, кажется, никто еще не заглядывал. Только Дима попробовал, да еще Сандалик в те минуты, когда приходили мысли о мальчике из нового тысячелетия…
По Катерной, где ветер толкал нас в спину, мы вышли опять на Шестую Бастионную и у маленькой оборонительной башни свернули налево, к лестнице Крепостного переулка.
— А все-таки правильно он написал, — вдруг сказал Санька.
Юрос встряхнул головой:
— Что?
— Там, на борту…
— А-а, — понимающе отозвался Юрос.
"Правильно, — подумал я, потому что в глубине души всегда верил в правоту таких яростных и бескорыстных поступков. — Но сам я не решился бы…"
Санька словно опять угадал мои мысли:
— Вы ведь сами про такую баркентину писали в своей книжке. Что нельзя так с кораблями поступать…
— Да. Но в книжке проще. Все можно свалить на ее героев: это, мол, не я, а они…