“Договоры” интересны тем, как их авторы видели прошлое, настоящее и будущее Гетманата. Высокопоставленные казаки из окружения Орлика, генерального писаря при Мазепе, выводили свое происхождение не от Киевской Руси и Владимира — эту традицию уже оседлал пророссийский киевский клир, — а от кочевников-хазар. Опирались они не на исторические, а на лингвистические доводы, смехотворные сегодня, но вполне нормальные для науки раннего Нового времени — уж очень похоже звучат по-украински “козак” и “хозар”. Отсюда выводили существование казацкого народа, совершенно отдельного от Москвы. Орлик и его соратники называли свой народ по-разному: казацким, руським, малороссийским. Впрочем, высказанные эмигрантами идеи не получили на Украине признания, да и мало кто о них слышал. Казаков, что остались на родине, поглощала борьба за сохранение былой автономии хотя бы в урезанном виде.
На Гетманщине многие восприняли смерть Петра в феврале 1725 года, через несколько недель после гибели в темнице Полуботка, как божью кару за свирепость. И как возможность вернуть хотя бы некоторые попранные царем привилегии. Самым желанным было восстановление гетманства. В 1727 году казаки добились своего, выбрав гетманом Даниила Апостола, полковника и былого сторонника Мазепы. Радость по поводу возрождения одного из утвержденных при Богдане Хмельницком институтов власти вылилась и в такую форму: где-то нашли портрет старого гетмана и сделали его своеобразной иконой не только освободителя Украины от польского гнета, но и гаранта казацких прав и свобод. В новом воплощении Хмельницкий служил символом малороссийской идентичности старшины, подразумевавшей сохранение особого, привилегированного статуса в обмен на преданность империи.
Какова же была эта новая малороссийская идентичность? Довольно грубый сплав верноподданнических проповедей с амвона и казацких надежд на сохранение автономии. Становым хребтом малороссийства была лояльность монарху. В то же время носители этой идеи рьяно защищали права и привилегии казацкого народа внутри его империи. Малороссия казацкой верхушки не выходила за пределы Левобережной Украины, отличной в политическом, общественном и культурном аспектах от белорусских земель на северо-западе и от украинских на другом берегу Днепра. При этом на ДНК новой идентичности сохранялся явный отпечаток более ранних проектов нациестроительства. В начале XVIII века возникает новое литературное явление — казацкая историография. Ее тексты отличает синонимичный ряд из таких названий, как Русь, Малороссия, Украина. Там была своя логика, поскольку за перечисленным стояли прораставшие одна в другую протонациональные идентичности.