– Но не такие ценные, как золотой карманный хронометр.
– Что ж, возможно, за них не удастся выручить столько, сколько за часы. Воры знают цену всему, но не знают подлинной ценности – кто это сказал?
– Оскар Уайльд. Только не воры, а циники, – поправила я.
– Вот как? Что ж, это все объясняет.
Я показала Кашмиру язык и посмотрела на едва заметные бороздки, оставленные на поверхности лака кистью.
– Думаешь, мы успеем закончить сегодня?
– Лак должен подсохнуть. Так что закончить можно и завтра. С утра пораньше, – ответил Кашмир и бросил на меня короткий изучающий взгляд.
Чтобы нанести последний слой лака на мачту, мы встали еще до рассвета. После того как мы закончили, Кашмир тщательно вытер руки тряпкой, пропитанной растворителем. Я проделала ту же процедуру более небрежно, поэтому под ногтями у меня остались черные полукружья. Кашмир, пользуясь случаем, поспал еще немного в моем гамаке. Я же осталась дожидаться отца на палубе, буквально вибрируя от нервного напряжения.
Увидев меня, Слэйт замер:
– Ты что, собираешься отправиться со мной?
– Я могла бы помочь. Еще одна пара глаз лишней не будет – на случай, если это окажется не настоящая карта, а подделка или копия.
Лицо отца потемнело:
– Никакая это не подделка.
Я попыталась рассмеяться, но из моей груди вырвались звуки, больше похожие на кашель.
– Я видела другие твои карты, датированные 1868 годом, Слэйт. Некоторые были нарисованы чуть ли не простым карандашом.
– На аукционах «Кристис» подделки не продают.
– Пару лет назад они это сделали. Я говорю о картине под названием «Одалиска». Был большой скандал.
Отец открыл рот, затем снова закрыл его и провел ладонью по аккуратно причесанным волосам.
– Я уже опаздываю, – заявил он, наконец.
– Так поехали скорее.
Я растолкала Кашмира, и мы втроем, погрузившись в толпу, отправились на метро из Бруклина в сторону Рокфеллеровского центра. Аукционный дом «Кристис» был большим зданием из белого известняка, стоявшим на южной стороне большой площади. Рядом с ним на флагштоках в теплом летнем воздухе развевались десятки разноцветных флагов.
Мы с Кашмиром дошли с отцом до конца огромного вестибюля. При виде нас дежуривший у входа охранник отложил газету и потребовал, чтобы отец предъявил удостоверение личности. При этом он с явным неодобрением окинул взглядом Кашмира, который был одет в необычного покроя белую льняную рубашку, расстегнутую чуть ли не до талии. Не понравилась охраннику и я – с траурной каймой под ногтями и в потрепанной куртке с капюшоном. Удостоверение личности имелось только у Слэйта.