Соболевой я не опасался, даже если она с этими серыми искренними глазами и трепетными, как крылья бабочки, бровями оказалась бы агентом самого Люцифера. Из всех возможных злоумышленников Екатерина была единственной, кто точно знал, что газырь уже не у меня.
Все следующее утро я носился по больнице, пытаясь перенести операционные дни. Соболева, конечно, выспрашивала, чем закончилось похищение Самиры, я коротко ответил, что все в порядке: Самиру освободили, больше я ничего не знаю и знать не желаю. Добавил, что мне посоветовали на эту тему вообще не говорить. Она кивнула и больше не спрашивала. Да и зачем ей? Она знала, что газыря у меня нет, и я знал, что она это знает, но она не знала, что знаю я. Очень просто. Так это и останется.
Я ждал путешествия как окончания тюремного срока. Все-таки здорово меня измучила эта эпопея с газырем. Оставшиеся рабочие дни я не вылезал из операционной, чтобы успеть до отъезда переделать элективные операции, которые не удалось отложить. Мы с Соболевой зарегистрировались на один полет. К счастью, Денис с нами не летел.
В субботу была годовщина смерти отца. Мы с матерью навестили его могилу, и, как каждый год, это был печальный день. Все, что осталось от него, – беленький параллелепипед памятника с именем и датами рождения и смерти на Национальном кладбище Лос-Анджелеса и звезда в его память на стене штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли.
По дороге к машине я сообщил матери, что в воскресенье улетаю на неделю в Панаму с Международной медицинской помощью.
– Соболева тоже едет. – Мать сделала многозначительные глаза. Я поспешил остудить ее радость: – Виктор думает, что она завербована российским ФСБ, чтобы добыть газырь.
– Чушь какая! Надеюсь, ты ему не поверил!
– Трудно не поверить, когда она сама призналась, что взяла газырь, а когда я потребовал его обратно, подсунула мне другой.
Мать завертела многострадальный кулончик:
– Сейчас, когда ты сказал, я вспомнила: она ведь первой заговорила со мной о газыре. Откуда-то она о нем знала еще до того, как я его упомянула.
– В ней многое загадочно. В любом случае не волнуйся. Газырь уже у нее, а больше ей ничего от меня не нужно. Мне ничто не грозит.
Мать все-таки вывалила на меня ворох совершенно бесполезных советов и предостережений. Я покорно кивал. Мы дошли до ее машины, и теперь я ждал, пока она сядет внутрь. Она все мешкала. Взяла меня за руку, призналась:
– Мне страшно, Саша. Такое ощущение, что я не могу проснуться. Как будто я вот-вот соберусь с мыслями и пойму, в чем дело. Но все время то одно, то другое. Такое тревожное ощущение, как будто дверь забыла запереть.