Мельком заметил Реза-хана. Сертип, как и все казаки бригады, был в парадном обмундировании – в однобортном кителе с блестящими пуговицами, кантами на воротнике и галунными петлицами на обшлагах. Шаровары с лампасами заправлены в черные сапоги. Впечатление он производил весьма внушительное. Грудь офицера украшали эполеты, аксельбант и портупея, на поясе висела шашка. Смушковую папаху сертип держал под мышкой. Красивое гордое лицо его никаких чувств не выражало, но где бы он ни стоял, вокруг него образовывалось пустое пространство. Казаки держались от него поодаль.
Сертип подошел к Александру, пожал руку.
– Да позволит тебе Аллах стойко перенести утрату. – Остался рядом с Ворониным, видно, не хотел казаться зачумленным. Оглядел толпу, спросил: – А что здесь делает Рихтер?
Александр постарался собраться с мыслями:
– Рихтер? Что коммунисту делать на панихиде монархиста и царского офицера? Где он?
Реза-хан кивнул на группку провожающих на противоположной стороне от могилы. Но там толпилось так много спин, мелькало так много лиц, что Воронину не удалось выделить Карла. В любом случае он не собирался омрачать похороны скандалом.
В последний раз пропели «Вечную память», под залп из казацких берданок опустили гроб в могилу. Черный платок Елены Васильевны склонился. Когда она оборачивалась, его удивляло ее светлое, непривычное без ореола золотых волос лицо. Он с трудом узнавал ее, она казалась ему строгой, незнакомой, похожей на очень красивую юную монахиню. Рассмотреть ее он по-прежнему толком не мог, только заметил, что глаза у нее покрасневшие и заплаканные.
На него Елена Васильевна вовсе не глядела и подчеркнуто держалась в стороне. Он к ней тоже не стал подходить, хоть печаль и толкала к близким людям. Может, и решился бы, но рядом с ней постоянно крутилась нелепая фигура Стефанополуса, облаченного на сей раз в чесучовую темную тройку и канотье. Что ж, видимо, Елена Васильевна все же сделала новый выбор не в пользу джаза и самодельных шляпок.
Все, включая мусульман, бросили в могилу горсть земли. Александр подошел в свой черед, пожелал усопшему, чтобы земля была ему пухом. Комья градом запрыгали по крышке гроба, душой овладело мучительное осознание непоправимости смерти. Впервые с такой ясностью он понял, что Турова в самом деле нет и никогда уже не будет.
Покойнику все равно, пойман ли, наказан ли убийца. Но живому Воронину по-прежнему было не все равно. Он и живым-то почувствовал себя, только когда понял, как важно ему найти преступника. И тем обиднее, что не смог. Встречался со всеми, кто приходил в голову, всех расспрашивал, так и эдак обдумывал, прикидывал все известные факты, а до правды так и не докопался. Зато лишился расположения Елены и своей бесхлопотной должности шахского лекаря. Хотя какая, в сущности, разница? Все одно мир не сегодня завтра рухнет.