Воронин тоже начал прощаться. Пожал протянутые руки, еще раз напомнил близким знакомым о поминках, раскланялся с остальными и поспешил к воротам, где его ждала пролетка. У ворот оказался отряд жандармов с уже знакомым следователем. Воронин учтиво поприветствовал огаи-Низами, собирался пройти мимо, но тот загородил ему дорогу:
– Доктор Воронин, вы арестованы по обвинению в убийстве полковника Турова.
Ошеломленного Воронина окружили жандармы. Выходившая с кладбища толпа замерла.
– Я? С какой стати?
Жандармы заломили Воронину руки за спину. Комиссар Низами привычно ловко охлопал бока задержанного, засунул руку в левый карман сюртука и медленно выудил скомканный клетчатый платок. В первую секунду Александр смотрел равнодушно: мало ли что могло заваляться в карманах. Тут же вспомнил, что, когда искал деньги для милостыни, карманы были пусты. Во рту пересохло, бешено заколотилось сердце.
Оглянулся. Люди, только что похоронившие человека, в чьем убийстве его теперь обвиняли, смотрели растерянно. Следователь поднял извлеченную тряпицу над головой, убедился, что все присутствующие следят за ним, медленными движениями фокусника развернул ткань, торжествующе вынул какой-то предмет и предъявил окружающим. На показавшемся из-за облаков солнце сверкнул орден святого Георгия. Некоторые ахнули. Александр потерял дар речи.
Заломленные за спину руки туго охватило железо, щелкнули наручники. Воронина сильно толкнули в спину, он оступился, едва не упал. У ворот снова оглянулся, успел выхватить из толпы бледное несчастное лицо Елены и бешеные, пылающие глаза Реза-хана. В бессилии тряхнул скованными руками, громко крикнул:
– Реза-хан, это не я! Ради Турова, Реза-хан!
Как только я решил искать Самиру, я обрел спокойствие и уверенность. Мне всегда легче действовать самому, чем беспомощно полагаться на других, даже на Бюро.
Лучшим местом для начала поисков выглядел тот поворот на Анджелес-Крест, где я оставил газырь. Туда должны были явиться те, кто выбрал это место, и те, кто хотел застать их в этот момент. Это была точка, где все сходилось. Весьма вероятно, что и Самиру приволокли туда же. Никто же не мог знать, как повернется ситуация. Заложница могла потребоваться для обмена, для показа, для запугивания, для переговоров с полицией. Если в какой-то момент она оказалась больше не нужна, а освобождать ее было опасно, это было подходящее место, чтобы избавиться от нее. Там могли остаться следы. Я вспомнил огромное ущелье у дороги, вспомнил, как подумал, что, если я упаду в эту пропасть, вряд ли меня скоро найдут. Меня затошнило.