Кох обернулся. Резкие морщины, разделившие брови, стали еще глубже, заметнее.
— Кто может сомневаться в правильности моих распоряжений? Я действую по воле фюрера. Этот транспорт должен был вернуться в порт максимум через час.
— Да, он вернулся быстро.
— В том-то и дело… Остановитесь! — приказал гаулейтер шоферу.
Дорога здесь, огибая дюны, выбегала к морю. Под звездным небом небольшие волны, искрясь, перекатывались без пенистых гребней, и все же они были разные: одни темные, другие пестрые. Пестрые словно волокли на себе что- то тяжелое, с трудом поднимая и опуская от усталости.
Полковник подошел ближе к берегу. Волны накатывались почти бесшумно и, облегченно вздохнув, отходили. Стала понятна суть распоряжения гаулейтера. Заключенных поляков сбросили с транспорта в море, и теперь всюду на пологий берег — насколько хватал глаз и было видно весенней звездной ночью — волны не спеша, методично выталкивали трупы в полосатой лагерной одежде.
— Потрудитесь, — сказал Кох полковнику, — усилить патрулирование. Заключенные и пленные не должны подходить к берегу.
Долго еще море возвращало земле трупы людей, словно для того, чтобы показать: вот что сделал гаулейтер!
* * *
По ночам движение в Пиллау усиливалось: русские самолеты не бомбили вслепую город, забитый беженцами. Крытые машины мчались в порт, беспрерывно гудя. Всюду сновали эсэсовцы, кричали, угрожали, но, кажется, без толку. Все солдаты, способные держать оружие, находились на переднем крае группы «Земланд». В порту скопились беженцы с колясками и чемоданами и столько раненых, что крики и угрозы не действовали на них. Разговор шел об одном: как бы поскорее уехать.
— Через час отправляется еще один транспорт. Возможно, посчастливится и нам.
— Транспорты уходят и не доходят: русские торпедные катеры и подводные лодки топят их. Ночью все же надежнее — с неба меньше опасность.
— Я отправился бы немедленно.
— Господин гаулейтер заявил: все раненые будут эвакуированы. Гаулейтер остается здесь. Русские сюда не придут, я уверен.
— То же говорили о Кенигсберге…
— Но будем надеяться на лучшее.
В порту у мола стояла громадная баржа. К ее высокому борту прижался небольшой буксир — эти два столь разных судна напоминали кита-великана со своим детенышем. Было много и других судов, но люди, столпившиеся в порту, замечали, что крытые машины, придя из города или еще откуда-то, чаще останавливались возле баржи, в нее сгружались ящики и тюки, хорошо упакованные, затем некоторые спускались с высокого борта баржи на буксир.
Низкие тучи накрыли море. Раненые, многие полуодетые, дрожали и не покидали порта, надеясь попасть на транспорт.