— Санита-ар! Помогите-е!
Лена вырвалась из рук, даже оттолкнула Колчина, побежала на этот зов и вмиг исчезла в темноте. Он тоже побежал. Следующая мина разорвалась на середине улицы, огнем отсекая его от Лены, которая была где-то дальше. Колчин задержался, глянул в сторону Кенигсберга, взмахнул кулаком: «Сволочи, ведь все равно конец вам!» — и побежал туда, где стучали колеса, раненая лошадь все еще тащила повозку и раненый ездовой звал санитара.
Формально оставался командующий. Выслушивал доклады начальника штаба, отдавал распоряжения, штабные офицеры сидели над оперативными документами. Формально была армия — войска без связи, сражавшиеся изолированно, на свой страх и риск, повинуясь первому приказу, а новых не поступало. Так для чего-то крутятся две шестеренки с сорванными зубцами. Лаш имел связь лишь с дивизией генерала Микоша, находившейся близко от штаба. К Микошу посылались связные. Лаш мог разговаривать по прямому проводу с Берлином, но он не подходил к телефону: докладывать не о чем, а просить о сдаче Кенигсберга невозможно.
Вечером девятого апреля, когда еще было светло, он выбрался из своего бункера, чтобы взглянуть на город.
Целые кварталы исчезли. Высились лишь горы кирпича. Дымились полуобрушившиеся остовы домов. За линией переднего края находилась цитадель. Лаш отсюда видел круглую угловую башню и другую — четырехгранную, между ними стена с рядами просвечивающихся насквозь окон. Дальше за стеной была пустота. Площадь и улицы, обломанные деревья, разбитые пушки, танки, штурмовые орудия, неубранные трупы солдат — все было покрыто толстым слоем пыли и сажи.
— Помпея!ꓺ — только и смог выговорить Лаш, спускаясь в убежище.
Там, в своем кабинете, он не спеша вынул из кобуры пистолет и, держа его на раскрытой ладони и словно взвешивая, задумался.
«Пистолет — это же легкая штука», — вспомнились ему слова, будто бы сказанные фюрером.
Когда разразилась страшная катастрофа на Волге, в немецкой армии на всех фронтах, в штабах, на командных пунктах, в блиндажах и окопах, генералы и офицеры с глазу на глаз или собравшись небольшими группами, вели разговор, тихий или с преувеличенным пафосом о том, как должны поступить попавшие в окружение. Кроме официального сообщения по радио, в армию проникли неведомыми путями слухи об отношении фюрера к капитуляции в Сталинграде, первой в таком громадном масштабе, начавшейся с фельдмаршала.
Гитлер надеялся на героический конец, что фельдмаршал застрелится, покажет пример другим, но он показал такой пример, после которого трудно или совсем нельзя удержать будущие возможные котлы. «Пистолет — легкая штука», — повторял тогда Лаш, находившийся у себя в штабе под Ленинградом. — Ничего нет легче, как нажать на спуск, если видишь, что сражение проиграно, и доказать свою стойкость до конца».